– Что?! – взвизгнула Инесса. – Да она не смеет даже мимо этого дома ходить, потому что я ей сразу в рожу вцеплюсь! И она это знает! Она сука, ничтожество, дрянь! Он все оставил ей!.. Это она, она украла!
– Как она могла что-то украсть, если даже в квартиру никогда не входила?
Инесса перестала рвать на себе волосы и уставилась на Никоненко. Глаза у нее были совершенно безумные.
– Это она тебя подослала! Она?! Признавайся! Это ты украл моего Фаберже?!
Никоненко вздохнул, обошел кресло, в котором надрывалась обкраденная сестра гения, и по темному коридору выбрался из квартиры.
Вода на кухне продолжала литься в раковину, заваленную грязной посудой.
Потапов приехал к Маниному дому в десятом часу.
– До завтра, Паша, – попрощался он и выволок из салона портфель и пакет с едой. В пакете было мясо и крошечный лоточек с земляникой, которая так пахла, что у голодного Потапова всю дорогу кружилась голова.
– Завтра как обычно, Дмитрий Юрьевич? – спросил водитель, перегнувшись через сиденье и придерживая дверь.
Потапов кивнул. Ему даже думать не хотелось о том, как водители и охрана относятся к его внезапному переселению с дачи на Николиной Горе в спально-районную хрущевку.
Больше того, ему не хотелось думать о том, как к этому относится он сам. А также родители, Зоя, домработница Лия Мамедовна, брошенная в одиночестве на даче, замы, которым – Потапов был в этом уверен – все моментально доложила их личная контрразведка, председатель правительства, которому доложили потаповские замы, министр МЧС, с которым Потапов дружил.
Поначалу еще можно было списать собственный благородный порыв на чувство вины и тонкость натуры. Предлог довольно хлипкий, но все-таки предлог. После того как выяснилось, что мишенью был вовсе не Потапов, а именно Маня, и этот предлог исчез.
Следовало бы закончить с «досадным недоразумением», тем более гражданский долг был выполнен с лихвой, повстречаться с министром МВД, попросить его обратить особое внимание на это дело, сменить охрану в больнице, проворонившую все на свете, преподнести своей зачуханной пострадавшей однокласснице какой-нибудь сувенирчик на память и отбыть с Зоей на недельку на Мальдивы – отдохнуть от трудов праведных, полежать на солнышке, прийти в себя.
Вместо этого Потапов продолжал каждый вечер таскаться к Марусе.
Зачем он все это затеял? Если уж чувство ответственности так взыграло, куда проще было нанять охрану и заставить ее дежурить в больнице.
Раздумывая так, Потапов нехотя поднялся по лестнице и вошел в Манину квартиру очень раздраженным.
Медсестрица встретила его в похожей на гардероб прихожей и, добросовестно тараща глаза, доложила, что «день прошел нормально, больная чувствует себя хорошо». Потапов медсестрицу отпустил, посмотрел в пакет, на свое мясо – его еще нужно было жарить, а есть хотелось невыносимо, – пришел в еще большее раздражение и заглянул в комнату, где лежала Маня.
– Ты как? – спросил он и потянул с шеи галстук.
Завтра нужно отправить водителя на дачу за другим костюмом и галстуком. Это невозможно – третий день один и тот же галстук, и рубашку он вчера сам стирал в розовом пластмассовом тазике, а утром гладил на шаткой гладильной доске. Вспомнив про тазик, Потапов внезапно развеселился.
– Митя, ну зачем ты опять приехал? – пробормотала Маруся. Увидев Потапова, который развязывал галстук, она покраснела так, что в ушах стало горячо. – Я уже отлично себя чувствую. Мне ничего не нужно. Правда. Езжай домой.
– Мань, замолчи, – не повышая голоса, сказал он из соседней комнаты, – не нервируй меня, я и так нервный.
– Федор звонил, – зачем-то сказала она, – господи, мне так стыдно! Я лежу тут, как дура, а за мной все ухаживают! Алинка Федора родителям пристроила, ты зачем-то ездишь каждый день. Митька, я чувствую себя свиньей! – крикнула она в сторону двери.
Показался Потапов в джинсах и майке с надписью «1950» поперек хилой груди.
– Я понял, – сказал он, – ты мне каждый день об этом сообщаешь. Что я могу сделать, чтобы ты перестала чувствовать себя свиньей?
– Перестань ездить, – сказала она быстро.
Это уже была просто игра, и они оба об этом знали.
Марусю эта игра пугала до смерти.
– Ездить не перестану, – он почесал в затылке, смешно взлохматив свою безупречную стрижку. – Мань, я привез тебе землянику. Мать сказала, что тебе хорошо поесть земляники. Правда, она португальская, но все равно пахнет офигенно. Принести?
Маруся молчала.
Живот болел уже не так сильно, в голове тоже просветлело. Утром она сама дошла до туалета и перестала чувствовать себя инвалидом. Ей-богу, лучше бы она оставалась в инвалидном состоянии, когда ей было почти все равно, кто рядом с ней!
Хуже всего то, что ей льстит потаповское внимание. Льстит и повышает собственную значимость и заставляет мечтать о чем-то совсем нереальном. Маруся никогда ни о чем таком не мечтала.
Потапов на кухне водрузил на огонь сковородку и уложил ровные куски розового мяса. Нужно завтра позвонить Лии Мамедовне, чтобы она прислала с водителем не только костюм и галстук, но и какой-нибудь
