было настолько нереально и даже угрожающе, что Маруся решила – нужно что-нибудь говорить.
Но что?
– Скорее бы Алина вернулась, – не придумав ничего лучшего, сказала она. – Так некстати улетела!
Она уже прилетела, но Потапов не стал говорить этого Марусе.
– Мань, если это все о том, чтобы я не приезжал, то хватит. Мы договорились, что ты отныне говоришь «спасибо, Митя», а не «пошел вон, болван».
– Я никогда не говорила тебе «пошел вон»! – перепугалась Маруся. – Просто мне очень…
– Знаю, знаю, – перебил ее Потапов, поднялся и стал мыть под краном свою тарелку, – тебе очень неловко, ты меня стесняешься, и я мешаю тебе тихо проститься с жизнью.
– Вовсе я не собираюсь прощаться с жизнью, – пробормотала Маруся, – я только не понимаю, зачем тебе все эти… хлопоты.
Потапов и сам не понимал и старательно делал вид, что этого вопроса вообще не существует.
– Что-то наш инспектор Дрейтон не едет, – сказал он недовольно, – собирался сегодня приехать и не едет.
– Кто такой инспектор Дрейтон?
– А черт его знает, – Потапов улыбнулся, сверкнули безупречные зубы. – Это из какой-то книжки. Я не помню. А ты?
Маруся пристыженно покачала головой.
Потапов читал всегда. Читал на переменах, на нудных классных часах под партой, во время дежурства на лестнице.
Всем хотелось дежурить на лестнице. Во-первых, потому, что на площадке можно был сидеть, а во- вторых, потому, что мыть лестницу было легко и приятно. Во время дежурств каждый дежурный должен был после уроков мыть свой «пост».
– Митька, помнишь, как вы с Кузей на лестнице дежурили? Кузя все время в окно смотрел, потому что во дворе в футбол играли, а ты какие-то книжки читал.
– Помню, – сказал Потапов. – А еще помню, как Мишка Махов на доске написал: «Да здравствует хард- рок!» и еще вроде: «ЭйСи – ДиСи», и директриса сказала, что это антисоветская пропаганда, и вызвала милицию.
– А еще помнишь, как мы щавель собирали и нас заставили его перебирать, а в это время автобус уехал, и мы остались в чистом поле одни? И денег ни у кого не было. А потом за нами твой папа приехал.
– А наша Карелия даже про нас не вспомнила, пока они до школы не доехали, а мы с отцом на рыбалку собрались, он меня у школы встречал. Автобус приехал, а нас нет.
– Нас потом еще чуть из комсомола не исключили.
– А мне характеристика была нужна, и я боялся, что мне ее испортят, – подхватил Потапов, но Маруся перебила:
– А про Павку Корчагина, которого Женька Первушин ставил, помнишь?..
Звонок в дверь прервал трогательный вечер воспоминаний.
Маруся дернулась и уронила ягоду на халат. И посмотрела на Потапова. Он посмотрел на нее и пожал плечами.
– Господи, кто это может быть? – пробормотала Маруся. – Мить, кто это может быть?
Потапов тоже почему-то испугался и рассердился на себя за это. И на Маню рассердился.
– Я отсюда не вижу. Сейчас открою и тогда скажу.
– Мить, может, лучше… не открывать? – прошептала она и схватила его за руку. – А?
– Мань, прекрати, – велел он и отцепил от себя ее пальцы.
Он вышел в прихожую. Щелкнул замок, проскрипела тугая дверь, и Потапов спросил то ли сердито, то ли изумленно:
– А вы откуда взялись?!
Марусе показалось, что в ответ заговорили сразу несколько человек. Слов было не разобрать, потому что говорили они так, как давно никто не говорил в ее присутствии – громко и перебивая друг друга. Маруся в волнении поднялась с табуретки, страшась, что ее подведут ненадежные нынче ноги, сделала шаг, ухватилась за дверь, и навстречу ей из ее собственной прихожей вывалились какие-то чужие люди – много.
– Здрасте, – насмешливо сказала незнакомая женщина.
– Здрасте, – выдавила Маруся. Она шарила глазами, но Потапова не было видно. Куда они его дели?!
– Вы кто? Где Митя?! Что вам здесь надо?
– Маня, успокойся, – сказал откуда-то Потапов, – это не группа захвата. Это мои родители и сестра.
Маруся дышала так, что живот моментально свело жуткой болью. Боль упиралась прямо в горло. Говорить было невозможно, и казалось, что из горла вот-вот хлынет кровь, заполнившая живот.
– Да ну вас к черту, – сказал Потапов и пролез к ней, – зачем вы приехали? Перепугали ее до смерти! И откуда вы адрес взяли?
