И взял старика за плечо, и потянул, переворачивая.
То, что это
– Мать твою! – медленно выговорил Федор. В голове у него помутилось.
Лицо старика было искажено и почти неузнаваемо, кацавейка залита черной кровью. На ней были видны ровные дырочки, много. Из-за того, что сознание мутилось, Федору показалось, что их несколько десятков.
– Вы что? – зачем-то жалобно спросил Федор у трупа. – Вы умерли, да?..
Нужно звонить в «Скорую» и в милицию, и быстрее! Вдруг его еще можно спасти?! Федор выпрямился и покосился на старика. Конечно, нет, конечно, нельзя, но все равно нужно, чтобы немедленно кто-то приехал и взял на себя весь этот ужас, оградил бы от него Федора!
От запаха крови его мутило. Он не знал, как пахнет кровь. Оказалось, что почти невыносимо.
Стоп. Звонить никуда нельзя.
Если убили старика, значит, следующая очередь его, Федора, это же ясно как день! Нужно сматываться отсюда, и как можно быстрее!
Тут в голове у него словно что-то раскололось, и мысли понеслись в противоположных направлениях.
Нужно сматываться, бежать немедленно, и сразу на вокзал, денег немного есть, надо купить билет до Питера или до Самары, все равно, а там видно будет! И не появляться больше в Москве?! Устроиться на работу, затаиться, сгинуть?!
Нет, нельзя! Нельзя бросать мать! Если будут искать его, Федора, первым делом доберутся до матери, а она слабая, ее напугать ничего не стоит, она даже мышей боится и полдня стоит на табуретке, если ей кажется, что в буфете что-то скребется! Напугать и убить! Как этого вздорного старика! Еще утром Федор думал, что было бы хорошо, если бы кто-нибудь его убил, и как страшно, оказывается, когда по-настоящему убивают!
Но ведь если он останется, его убьют тоже, и он превратится в
Федор завыл сквозь стиснутые зубы и прикрыл глаза – он совсем не мог смотреть на тело и не смотреть тоже не мог, как будто смерть притягивала его.
Я не побегу, решил он. Я не побегу, и будь что будет!
И как только он так подумал, на крыльце затопали ноги, Федору показалось, что их очень много, целая толпа людей, обутых в тяжелые сапоги, поднималась по обледенелой лесенке!.. Дверь широко распахнулась, в помещении оказались люди, и остановились, и уставились на него, и Федор попятился и чуть не упал, и единственное, что смог выпалить в эту первую секунду:
– Это не я!
– Да я тебя знаю! – громко сказал первый из вошедших, здоровенный, плечистый мужик. – Тебя сегодня в переулке метелили!
– Что здесь происходит? – Это второй спросил, помельче и постарше, щурившийся на свет. – Вы кто?!
– Олег Петрович, этот тот, сегодняшний! – Первый помолчал и отвел глаза. – А Василь Дмитрич вон… лежит.
Тот, что помельче, обошел Федора и присел возле скрюченного тела.
– Как ты здесь оказался? – Он спрашивал ровным голосом и на Федора не смотрел. Он сидел на корточках и смотрел на старика. Полы его пальто были похожи на распластанные крылья летучей мыши.
– Ты как здесь оказался, парень? – перевел его вопрос здоровенный, и тут только Федор его узнал.
Позвольте, но ведь это он сегодня спас его в переулке! У него еще такая громадная машина, похожая на подводную лодку! Он вышел, оторвал от него, Федора, обоих гопников и, как щенков, покидал их в какую-то дверь, а Федору сказал почти ласково: «Иди домой, парень! Иди, простынешь!»
– А… вы меня не узнаете? – неизвестно зачем спросил Федор дрожащим голосом. – Совсем?
– Ты чего, парень? Охренел? Я тебя с первой секунды срисовал!
– Гена, из чего в него стреляли?
Здоровенный обошел Федора, нагнулся и стал смотреть на труп.
– Да так сразу и не скажешь…
– Гена, ты же профессионал.
– Ну, профессионал, и что?.. Пистолет, конечно, не слишком… мощный. Ну, калибр где-то… Нет, не скажу, сейчас на рынке иностранного дерьма полно, а я в нем не очень, Олег Петрович.
Тот, к кому здоровый обращался уважительно, по имени-отчеству, поднялся, и Федор увидел его лицо. Он никогда раньше не видел таких лиц. Как будто маска.
И глаза совсем без жизни.
Маска вдруг шевельнулась, и губы спросили равнодушно:
– Ты кто?
