Он посмотрел на разложенные на столе бумаги. Бумаг было много. На плоском экранчике ноутбука болтался новый эскиз. В двенадцать приедет Веник.
Как заставить его сказать правду? Спросить про голубую краску или не спросить? Почему у ловких детективов из кино все получается легко и просто, а у него, Данилова, вовсе ничего не получается?
Он переложил бумаги. Сначала левые направо, а потом нижние – наверх.
Зачем мать пригласила на свою вечеринку Кольцовых?! Что за сумасшедшее честолюбие! Так называется стремление всегда и во всем превосходить окружающих или не так? Почему она не догадалась пригласить английскую королеву Елизавету, к примеру? Тоже весьма достойная особа и, главное, вполне подходящая по статусу! Или он, Данилов, так отстал от жизни, что не знает, кто в данный момент больше всего подходит по статусу матери и отцу? Может, как раз английская королева?!
Хоть бы Марта позвонила. Просто так. Он сказал бы ей – привет, Мартышка. И спросил бы о чем-нибудь незначительном.
Ночью она ему приснилась.
И это был такой откровенный, такой неприличный, такой разнузданный сон, что утром Данилов долго маялся в ванной, не зная, как выйдет и станет смотреть в ее утреннее сердитое и свежее лицо.
Никаких таких снов не должно сниться про «старого друга», тем более если этот самый «друг» ждет ребенка вовсе от другого мужчины.
Эскиз на экране мигнул, ушел в небытие, а на его месте завертелись невообразимые разноцветные пружины и кольца. Кольца корчились, извивались, меняли форму и цвет, перетекали друг в друга и отчего- то напоминали Данилову его самого.
Он посмотрел-посмотрел, а потом стукнул по клавиатуре – прогнал кольца и вернул эскиз.
Зазвонил телефон, и секретарша переключила звонок на него. Он был уверен, что звонит Марта, и внезапно сильно огорчился, когда она сказала, перед тем как он взял трубку:
– Это Корчагин.
Саша звонил из его квартиры. Папка с договорами никак не находилась.
– На столе в гостиной, Саша, – терпеливо сказал Данилов, – прямо на столе.
– На столе ничего нет, – заскулил плохо направляемый Саша, – я стою напротив стола.
– Ничего нет на кухонном столе. Посмотри направо. Там стоит еще один стол. Деревянный. Квадратный. На нем папка. Увидел?
– Увидел, – сказал Саша с облегчением, – сейчас приеду.
– Спасибо, – поблагодарил Данилов. Он всегда благодарил всех и за все. Марта его за это ругала.
Нужно было работать, а он путался в своих мыслях, как воробей в зарослях бузины на участке в Кратове, где весело и вкусно пахнет шашлыком и наглая ворона боком скачет по древнему шиферу крыши.
Кто мог разгромить дом Тимофея Кольцова? Кто мог написать на стене «Это только начало»? Кто мог прислать записку «Убийца должен быть наказан»?
И – зачем?! Данилов никак не мог понять – зачем? Он был совершенно уверен: если он поймет, зачем это сделали, он поймет, кто это сделал.
Появившийся к двенадцати часам Веник был печально-официально светел и облачен в офисный костюм.
– Привет, – сказал он Данилову, бросил портфель и уселся в кресло, положив ногу на ногу. В том, как он это сделал, было что-то глубоко американское и очень-очень брокерское. Данилову стало смешно.
– Привет.
Он вынул из ящика стола две пузатые пачки дивного зеленого оттенка, так греющего людские души с тех самых пор, как «за валюту» перестали сажать, и – одна на другую – выложил их перед Веником.
– Спасибо, – солидно сказал тот, – выручил.
Таня Катко за стеклянной перегородкой встала и зачем-то пошла к другому компьютеру. Веник проводил ее глазами – Таня была длинноногой, стройной, и юбка у нее открывала ровно столько, сколько можно, чтобы эротика не перешла в порнографию.
Данилову было наплевать на Танину юбку, но, проследив за взглядом Веника, он решил, что, как начальник-самодур, сегодня же попросит ее выбирать какие-нибудь менее возбуждающие наряды.
– Почему ты мне вчера наврал про одиннадцать часов? – спросил Данилов, пока Веник приходил в себя от зрелища Таниных ног. – Зачем?
– Что, – оторопело переспросил Веник и моргнул, – я тебе наврал?! Ты о чем?
– Где ты был вчера утром, Веник?
Он весь подобрался – Данилов заметил. И даже ногу с ноги снял. И сигарету из пачки так и не вынул. И палец сунул за галстук, как будто тот его душил.
Они в упор смотрели друг на друга – только стол их разделял – и молчали. И чем дольше молчали, тем красноречивее становилось это молчание.
– Зачем тебе знать, где я был вчера утром? – фальшивым голосом начал Веник. Очевидно, ему и самому было понятно, насколько голос фальшив, потому что он откашлялся, быстро отвел глаза и посмотрел снова. За эту секунду он несколько приободрился. – Я вообще не понимаю, что ты ко мне пристал, Данилов! Ты что? Моя мамочка? Или женушка?
– Я не мамочка и не женушка, просто скажи, почему ты мне вчера соврал.
