Конечно, она пришла и сунула нос в дверь! Разве она могла не прийти!
Как он будет жить, когда родится ребенок и ей станет не до него? И «до него» не будет уже никогда?!
– Я смотрю, – сказал Данилов недовольно и отодвинулся, чтобы она не касалась его, – и пытаюсь понять, что это такое.
– Ты эксперт-криминалист?
– Я не эксперт-криминалист, но, по-моему, это губная помада.
Марта сунулась еще ближе, почти касаясь носом его руки, в которой была зажата лопаточка.
– Почему? Почему помада?
Он подцепил на палец крохотный розовый сгусток и размазал его.
– Это точно помада. Она даже пахнет помадой. И блестит. Что добавляют в помаду, чтобы она блестела?
– Перламутр. – Марта тоже осторожно понюхала. Пахло действительно помадой. Она потрогала пальцем розовые остатки на лопаточке, размазала и снова понюхала.
– Что ты там говорила про толченое стекло и крысиный яд? – спросил Данилов.
– Женщина не может ударить по голове так, чтобы треснули кости, – уверенно сказала Марта, – если только она не такая... как твоя Знаменская.
– Да, – согласился Данилов. – Ты иди, я здесь все уберу и приду к тебе.
– Как ты думаешь, может, нужно эту... помаду оставить для экспертизы?
– Для какой экспертизы, Марта?
– Данилов, я считаю, что нужно обратиться в милицию, – сказала Марта твердо.
Он усмехнулся.
– Давай обратимся, – согласился он любезно. – Что мы там скажем?
– Что разгромили дом Тимофея Ильича Кольцова, и ударили по голове его охранника, и написали на стене странную надпись голубой краской, что в постель тебе подкинули окровавленную рубаху – кстати, непонятно, чья там кровь, – а потом на зеркале...
– А Тимофей Ильич, и даже не он сам, а кто-нибудь из его окружения скажет, что у меня бред и никакой дом не громили. Он сразу не позволил вызвать милицию. Охранник упал с лестницы и ударился головой. Все остальное чистой воды бред. Окровавленная рубаха в спальне, на зеркале написано «Ты виноват» – ну и что? Никого не убили и даже не покалечили. Никакого, – Данилов поискал слово. – Состава преступления нет.
– А машина? Которая хотела тебя сбить?
– Мало ли пьяных гоняет по вечерам!
– То есть в милицию мы не пойдем, – подытожила Марта злобно.
– Нет. Не пойдем.
– Ну и черт с тобой.
Оставшись в одиночестве, Данилов аккуратно соскоблил с зеркала все розовое, что там было, и сунул лопаточку в коробку из-под туалетной воды. Он и сам не знал, что будет делать с этими «вещественными доказательствами». Потом тщательно – три раза подряд – вымыл зеркало и стену и побрызгал какой-то химией из плоской бутылки. На бутылке было написано, что она «возвращает блеск».
Потом, стараясь не смотреть, вытащил из ванны свою бывшую рубашку и вместе с пиджаком запихал в пакет. Пакет придется вынести до прихода Нинель Альбертовны. Ее расспросов Данилов бы не вынес.
– Я подумал, – сказал он, вернувшись в гостиную, где Марта в одиночестве с мстительным видом поедала огромный ломоть жареного мяса, – почему рубаху, ту, концертную, мне подложили в спальню, а зеркало раскрасили именно в ванной?
– И почему?
– Я однажды слышал, что человек больше всего пугается, если находит паука под своим одеялом. Если сидишь на траве, а паук ползет по твоему ботинку, пугаешься куда меньше.
Марта перестала жевать.
– И что?
– Ты боишься, если что-то гадкое оказывается рядом с тобой, когда ты особенно беззащитен. Спальня и ванная – это такое очень личное пространство. То, что там был кто-то чужой да еще делал что-то отвратительное, выбивает из колеи куда сильнее, чем... чем, если бы на кухне переколотили всю посуду.
Марта смотрела на него с внимательным и напряженным сочувствием. Данилов встал и принес из кармана дубленки сигареты.
– Когда я нашел ту рубаху, то решил, что спятил, – сказал он твердо и взглянул Марте в глаза. – Я боюсь спятить с шестнадцати лет. Я не мог выступать, мне казалось, что у рояля сейчас упадет крышка и отрежет мне пальцы. Я боялся не только зала, но и рояля. До сих пор вижу во сне, что мне отрывает пальцы и затягивает внутрь, в рояль. Полночи я был уверен, что сошел с ума, а потом все-таки понял, что еще нет. Если бы я сегодня приехал один, да еще с дыркой в груди, и увидел эту надпись, не знаю, что со мной было бы. Ты нормально переносишь табачный дым?
– Я отлично переношу табачный дым, – уверила его Марта немного дрожащим голосом. Она даже не подозревала, что Данилов боится сумасшествия.
