человек, и я буду жить так, как хочу! Все, что у меня есть, я добыл сам, и вовсе не потому, что моя фамилия Данилов, а потому, что десять лет я вкалываю день и ночь! Я не оправдал ваших надежд, и черт с ними! Я ничего не желаю больше слышать о ваших надеждах! Мне наплевать на ваши надежды! Мне наплевать на Иллариона Израилевича, на Лиду и на всех остальных! Если тебе нужно, можешь сама определиться в самый лучший сумасшедший дом вместе с Илларионом Израилевичем!
Что-то с грохотом упало за его спиной, он обернулся, и Марта попятилась. Присела, не отрывая от него глаз, и стала шарить по полу.
– Я не стану больше разговаривать с тобой, мама! – снова заорал он, как будто собравшись с силами. – Я куплю автоответчик, и ты будешь разговаривать с ним всю оставшуюся жизнь! И скажи Ольге, что не надо больше посылать мне приглашений! Я не приду!
Вместо того чтобы нажать на трубке соответствующую кнопку, он с силой швырнул ее в стену. Заморская пластмасса, не рассчитанная на проявление русских эмоций, врезалась в штукатурку и разлетелась в разные стороны вместе с ненавистным голосом матери, засевшим внутри.
На диван упала какая-то блестящая деталь в уцелевшей пластмассовой коробке. Данилов посмотрел на нее, зачем-то подобрал, бросил в раковину и вышел.
Последнее, что услышала потрясенная Марта, был звук захлопнувшейся двери в спальню.
Утром Данилов обнаружил, что не знает, где его ключи от офиса.
– Может, ты их вчера в сортире утопил, когда телефонами швырялся? Заодно уж.
– Я не топил ключи.
– Ты точно помнишь?
Вместо того чтобы посмотреть с печальной укоризной – как обычно, – он почему-то дернул ее за нос и сказал:
– Точно.
Настроение у него было превосходным. Он проспал всю ночь, хотя грудь болела и повязка в конце концов совсем промокла и утром на простыне обнаружилось кровавое пятно. Он снял простыню и добавил ее к пиджаку и порванной рубахе – вынести подальше от глаз домработницы. Он не думал, не курил, не писал в блокноте, он просто спал. Такое с ним нечасто случалось.
Наверное, так чувствует себя человек, которому вырезали наконец то, что мучило его и пугало, а теперь хоть и боль, и слабость, и неизвестно когда заживет, зато – полная свобода, победа, радость, что справился, что преодолел!
Он даже не расстроился, что ключи пропали. Что там ключи! Подумаешь! Найдутся.
Пока он их искал, Марта, полностью готовая, стояла у двери и нетерпеливо переминалась с ноги на ногу.
– Ладно, Данилов, – не выдержала она наконец, – я пошла. Я человек зависимый, подневольный, это ты сам себе хозяин и можешь приходить, когда тебе вздумается. А мне опаздывать нельзя, меня скоро повысить должны.
– Я тебя отвезу!
– Тебе еще собираться полчаса. Я на метро доеду, ничего со мной не будет.
– Пять минут, – попросил Данилов.
– Ни одной, – отчеканила Марта, – ты даже кофе не пил! Я пошла.
– Позвони мне, – приказал Данилов, – часов... часа в три позвони.
– Позвоню, когда смогу, – сказала строптивая Марта. Ей показалось, что она слышала, как звякнула цепь, которой «старый друг» был привязан к своей будке.
– Твою машину я заберу! – Придерживая ногой дверь, он завязывал галстук, задирал подбородок, темные волосы касались полированного дверного дерева, шея была крепкой и сильной, кожа – смуглой.
Марта отвела глаза.
Где этот чертов лифт? Никогда его не дождешься!
– Или я сам позвоню, – неожиданно сказал Данилов, – заберу машину и позвоню. Пока, Мартышка!
– Пока.
Что-то он расщедрился на «Мартышку», такое с ним редко бывало.
Данилов вернулся в квартиру, показавшуюся очень пустой и тихой, поставил кофе и сам себе подал завтрак – йогурт, сыр, хлебцы из холодильника.
«Какого черта я держу их в холодильнике? – вдруг подумал он. – Они холодные, противные, мокрые какие-то. Почему я не держу их в шкафу, вот вопрос».
Он засмеялся, охнул, задев дверцей холодильника по вчерашней ране, и переложил пакет с хлебцами на полку.
Вот и хорошо. Ничуть не хуже, чем в холодильнике.
Блокнот со вчерашними записями лежал на столе, и он сунул его в портфель. Фотография Марты – в черном свитере и толстых ботинках – была придавлена стопкой журналов. Данилов вытащил ее из-под журналов и снова прислонил к солонке. Нужно будет купить для нее рамку.
Еще нужно купить новый телефонный аппарат, подумал Данилов с удовольствием. Старый не работает. Он, Данилов, разбил его.
Думать об этом было приятно, как будто он совершил беспримерный подвиг, а не швырнул трубку об стену в истерическом припадке.
