что ли!
– Меня Олежка домой отвез, – сообщила она и деликатно зевнула, – после того, как ты бросил. С тобой невозможно, Данюсик. Ты стал какой-то ужасный. Раньше ты был не такой. Ты был чу-удный, до-обрый. Помнишь, как в Большом театре я уронила кошелек, а ты нашел?
– Нет, – сказал Данилов. Он и вправду не помнил.
Что-то туманное опять проплыло в голове, когда она сказала про кошелек.
Она потеряла, а он нашел.
Марта сказала, что, если бы она уронила помаду, он подобрал бы ее и сунул в карман... Подобрал бы и сунул в карман.
Нет, ничего не вспоминалось.
– Пойдем куда-нибудь сегодня?
– Я не могу пока, – отказался Данилов виновато, – у меня сейчас работы полно. Я позвоню тебе, как только станет полегче.
– Когда же? Через неделю? – спросила Лида с мягкой насмешкой.
– Нет, – заторопился Данилов, – конечно, раньше. Дня через... два. Ладно?
– Ну хорошо, – согласилась она. – Мама тебе передает привет, а Светлана Сергеевна вчера сказала, что мечтает о внуках, представляешь?
Светлана Сергеевна получит внука гораздо раньше, чем могла себе представить, подумал Данилов мрачно. Она и не знает, что в повестке дня вопрос о внуке идет первым номером.
Вернулся Саша, прятавшийся от шефа и работы в коридоре, и Данилов поманил его за свою перегородку.
– До свидания, Лида. Я позвоню.
– Пока-а!
Саша вошел и остановился в некотором отдалении.
– Вы меня звали, Андрей Михайлович?
Данилов смотрел в компьютер, зная, что такая тактика действует лучше всего. Шеф очень занят. Шеф деловой человек. Шеф всегда на посту и работает по десять часов в сутки. Всем, кто работает меньше и хуже, должно быть «мучительно больно».
– Саш, по-моему, я еще не переносил наш офис в коридор. Или вы сами его перенесли?
Саша молчал. Молчал как-то так, что становилось понятно, что он, Данилов, самодур и бурбон и привязался зря, просто от плохого настроения. В общем, так оно и было.
– Саш, я не знаю, говорила вам Таня или нет, но с этой недели мы работаем по субботам. Что вы делаете по субботам?
– Когда что, – ответил Саша осторожно, и Данилову не понравилась его осторожность, – по- разному.
– В прошлую субботу вы что делали?
– Я не помню, – выпалил Саша поспешно. Так поспешно, что Данилов не поверил тому, что он не помнит, и посмотрел на сотрудника поверх компьютера.
– У вас склероз? – осведомился Данилов.
– Да вроде нет...
– Тогда почему не помните?
– В субботу? – переспросил Саша. – В субботу выходной был, стало быть, я спал.
Ну да. Он тоже спал.
Саше Корчагину от роду было двадцать четыре года, и Данилову казалось, что он видит его насквозь.
– В одиночестве спали?
– Ну... да. А что? Что-то случилось, Андрей Михайлович?
Данилов понял, что теперь нужно отступить. Преимущество внезапности было использовано и упущено. Саша пришел в себя, и теперь заставить его ответить, где и с кем он спал, было невозможно. До этого момента он отвечал по инерции – раз начальник спрашивает, значит, ему нужно, а теперь сообразил, что вопросы эти ни к работе, ни, соответственно, к начальнику никакого отношения не имеют. Можно и не отвечать.
Как узнать, что делал Саша? Что на этот счет думают ловкие детективы из кино?
Данилов сидел, думал и листал свой блокнот с записями «вещественных доказательств и подозреваемых», когда позвонила Марта.
– Слушай, Данилов, – сказала она, как будто прикрывая трубку рукой, – я в метро купила книгу. Называется «Ваш ребенок». В метро вообще продается очень много ценных вещей. Начальника нет, и я ее читаю. Знаешь, что пишут?
– Нет.
– Пишут, что, для того, чтобы ребенок не орал, его надо носить привязанным к себе и вообще не спускать с рук. Написано, что доктор Спок дурак, и по новой теории ребенок плакать не должен. Никогда.
