И швырнул сумку на гравий.
– Подними, – по-русски четко и тихо выговорил американец. Надежда чуть не упала в обморок. – Подними немедленно.
Пацаненок опасливо взглянул на него, нагнулся – второй почему-то нагнулся вместе с ним – и нехотя поднял сумку.
И тут Надежда поняла, почему они шли, как к алтарю, и почему вместе нагибались. Они оказались прикованными друг к другу. Все как в боевике – одними наручниками.
– Это не я! Это все он!! Он мне сказал, что вон лохушка толчется, и мы ща у нее сумку подрежем. Он ее еще рядом с собором приметил! Только он думал, лохушка иностранная, а не наша!
– Заткнись, падла!
– Сам падла! Это ты мне сказал про сумку! Отпустите, дяденька, отпустите, я ведь больной, психический, и мне четырнадцати нету, все равно не посадят меня! А его заберите, он сумку резал!
– О чем они говорят? – осведомился Дэн Уолш у Надежды.
– Вы же понимаете по-русски!
– Не все.
Она вздохнула.
– Они говорят, что давно меня заметили и собирались отобрать сумку. Вот этот, – и она кивнула на правого, – говорит, что все придумал вон тот, – и она кивнула на левого.
– Да он че? Иностранец, что ли?! А лохушка? То есть вы, тетенька? Вы русская, да? Вы тута в скверике работаете, да?
– Она под Фазилем, что ль, ходит? – спросил приободрившийся второй и сплюнул в гравий. – Тогда пусть ему звонит, он нас хорошо знает!.. И слышь, ты, скажи этому, чтобы нас того… расцепил! Фазиль очень недоволен будет!..
– Не мучил бы детей, боров откормленный, – сказали из толпы сочувственно. – Па-а-адумаешь, сумка!.. У ней таких сумок небось не считано! На деньги, которые одним местом заработала!..
– Теперь они думают, что я проститутка, работающая в сквере, – деловито сообщила Надежда Уолшу, и тот вытаращил глаза. – Раз я гуляю с иностранцем, значит, так оно и есть. Публика утверждает, что вы мучаете детей. Дальше переводить?..
Историю с Робин Гудом, спасшим прекрасную Джейн от разбойников, как будто перекосило в некую непонятную сторону.
Вроде Родин Губ – вот он. Вроде и Джейн имеется. И толпа сочувствующих пейзан тоже присутствует. А красоты картины – никакой.
– Слышь, мочалка! А мочалка!..
Надежда не поняла, что обращаются к ней.
– Ты че, оглохла?
– А?!
– Ты скажи ему, чтобы нас… того… А мы тебя другой раз не тронем. Тебя и хахаля твоего. И остальным… того… скажем. Ты ему передай, мочалка, а?
– Мочалка? – переспросил по-английски Дэн Уолш.
Надежда вдруг захохотала и сморщилась от боли в руке.
Ситуация зашла в тупик.
– Отпустите их, Дэн, – сказала она. – Все равно нам некуда их девать. Если им нет четырнадцати, мы ничего не сможем поделать. У нас такие законы, и судебная система работает еще недостаточно хорошо.
– Совсем отпустить? – осведомился Дэн Уолш.
– Совсем.
– О’кей. Как хотите.
Странным движением, вывернув кисть, он открыл наручники, но убежать злоумышленникам не дал, хотя они было порскнули в разные стороны.
– Я приехал сюда надолго, – медленно и очень четко сказал он по-русски. – Очень, очень надолго. Если я вас увижу, я утоплю вас обоих в реке. Мне нет дела до того, как работает ваша судебная система. Я офицер федеральной службы безопасности Соединенных Штатов. Это понятно?
Злоумышленники смотрели на него, как обезьяны на удава, готовясь отправиться к нему прямо в пасть исключительно по собственной воле. Толпа тоже притихла.
– Это понятно?
Злоумышленники вразнобой покивали.
Американец разжал стопудовую длань, и их как ветром сдуло.
– Насилу выпустил, поганец, – сказали из толпы и послышался плевок. – Впору милицию вызывать! Такая образина детей обижает! А еще иностранец!..
– Да чего ему, иностранцу, милиция-то сделает! У нас любой немец важнее русского! Понаехало сволочей иностранных! Небось на органы собирался их сдать, мальчишек-то!
