О том, что она еще и вырезала на них мужу глаза, Надежда решила не говорить.
– Он осмотрел замки, сказал, что ничего не взломано, значит, дома у меня никого из посторонних не было, понимаете?! А я при нем звонила Павлу, плакала, и… – Она горестно махнула рукой. – А до этого я еще ему сказала, что жить без Павла не могу, что измучилась, и больше всего на свете хочу, чтобы он вернулся!..
Марья Максимовна тяжело поднялась и отошла к круглому столику, где в коробке с цаплей держала папиросы.
– Все вы, молодые женщины, страшно несдержанны, – сказала она сердито. – Кто тянул вас за язык?! Зачем вы стали совершенно постороннему человеку рассказывать о своих проблемах?! Зачем вы обсуждали с ним, что от вас ушел муж?! Это же так унизительно!
Надежда слушала, понурившись. Кофе остывал в маленькой турецкой чашечке.
Марья Максимовна раздула ноздри.
– Вас бросают, как… какую-то вещь, какую-то… ненужную тряпку, и вы еще посвящаете в это посторонних?! Я была о вас лучшего мнения, девочка! Никто не должен видеть вашего унижения, никто не должен знать, что вас растоптали, смешали с грязью, что вы ничто! Вы нуль, никто, по крайней мере в глазах вашего мужа, который променял вас на другую! Он же променял, да?
– Я не знаю, – растерянно произнесла Надежда. – Он сказал мне, что просто… разлюбил.
– Разлюбил! Ну конечно, он нашел другую, получше вас, – продолжала Марья Максимовна гневно. – Они не уходят просто так, непременно к кому-то! И вам не хватило чувства собственного достоинства, чтобы скрыть это от людей?!
– Марья Максимовна, – сказала Надежда тихо. – Но ведь это… не так уж и страшно. И позорного ничего нет, по крайней мере для меня. Я честный человек, и я его любила много лет, и это было его решение – уйти! Я же не бросила беспомощного инвалида и не сдала в детский дом ребенка! В чем… мой позор?
– Да в том, что вы хуже, девочка! И вам теперь всю жизнь придется с этим прожить! – отрезала Марья Максимовна. – Вас вычеркнули. Вами попользовались, и больше вы не нужны. Вы хуже всех женщин до единой, которых не бросили мужья, потому что они смогли их удержать рядом с собой, а вы нет!
– А нужно было держать?
– Конечно! Любыми способами, любой ценой! А ля герр ком а ля герр! Угрожать, умолять, стоять на коленях, предпринимать попытки самоубийства, красть его документы, без которых он не может и шагу ступить! А как же иначе?! Просто так сдаться без боя?!
– Но к чему тут бой? – не поняла Надежда.
Слезы у нее высохли, и она смотрела на разошедшуюся старуху с изумлением и некоторой опаской.
Впрочем, старуха говорила почти то же самое, что Надежда думала все эти шесть недель, – что она хуже всех, что ее променяли на кого-то, что ее выбросили из жизни, как ненужную вещь!..
Именно так, и все же старуха говорила как-то иначе. Как-то слишком всерьез, слишком убежденно. Да, да, все это было совершенно правильно – разлюбил, бросил, променял, ушел, нашел получше и, может, помоложе, и все потому, что старая жена, то есть Надежда, никуда не годится, но в глубине души, в самой- самой серединке она все-таки знала, что это не так!..
Никого нельзя остановить, если он решил уйти. Никогда, ничем. Будь ты хоть сто раз красавица, умница и мадонна Рафаэля, он все равно уйдет. Не потому что ты недостаточно хороша, а потому, что у него в голове что-то изменилось. Ты ничего не можешь поправить у него в голове – такой закон! Раньше там было как-то по-другому, и там была Надежда. Нынче там все изменилось, и Надежды не стало.
Чужая душа потемки. Чужие мысли – хаос.
А Марья Максимовна всерьез утверждала, что нужно давать какой-то бой, возвращать, умолять! Зачем?! Может быть, его и возможно как-то вернуть, но ведь больше никогда не удастся приставить ему прежнюю голову!
Вот так всерьез, истово Надежда никогда не думала о том, что должна строить козни, придумывать ходы, разрабатывать стратегии – и достигнуть успеха, водрузить мужа обратно в супружескую кровать!
– Бой? – переспросила Марья Максимовна. – Как к чему бой?! Чтобы победить, разумеется! Вернуть его обратно! Раньше это можно было сделать на работе, тогда еще существовали какие-то нормы. А теперь, когда никаких норм не существует, вы должны бороться сами!
– Но если он больше меня не любит?! Я же не могу силой заставить его жить со мной!
Марья Максимовна поразилась:
– Как не можете?! Именно можете и должны!
– Но он меня не любит!
– При чем здесь любовь, девочка? Он женился на вас, он обещал вам поддержку и свое присутствие на всю жизнь! В былое время за такие штуки ставили к барьеру негодяев, которые бросали своих жен! Чем ты там на стороне занимаешься, никого не касается, для того и существовали бордели и доступные женщины, но жену будь любезен содержать, и так, чтобы она могла жить пристойно! Если ты не можешь выполнить элементарных обязательств, значит, ты не мужчина, а холоп и дрянь! И любовь тут вовсе ни при чем! А верность отечеству как же? Или тоже можно другое выбрать, а свое предать?! Мол, нет у меня больше любви к отечеству, найду себе другое!
– Марья Максимовна, это разные вещи, – сказала Надежда осторожно. – Я и сама не смогла бы жить с человеком, который бы каждый день ненавидел меня за то, что я не дала ему уйти… к любимой женщине!
Соседка пожевала сухими губами, словно хотела что-то добавить резкое, уничижительное, все расставляющее по местам, и не стала.
– Хорошо. Значит, Павла вы упустили, – констатировала она. – А что за вещи и фотографии?
– Его вещи и его фотографии. Они у меня оставались, он не все забрал. И полковник Уолш уверен, что
