Осип испуганно замолчал.
– Давай, Осип Савельич. Поехали в гостиницу «Урал».
– Да что ты надумала, Инна Васильевна?!
– Не скажу, – решительно призналась она. – Не проси. Знаешь, есть такой тактический ход.
– Какой еще ход?!
– Он называется «провокация». Поехали.
Администраторша – всем красоткам красотка – поднялась из-за стойки, едва завидев Инну в дверях. Швейцар в ливрее серьезно поклонился. Ее всегда и везде узнавали, выражали почтение и уважение, по крайней мере наружное.
Разматывая шарф, Инна подошла к стойке и уверенно попросила:
– Соедините меня с Ястребовым Александром Петровичем.
– Одну секундочку, – пробормотала администраторша, придавленная количеством больших людей, вращающихся вокруг нее.
Пока она тыкала наманикюренными пальчиками в кнопки, Инна огляделась.
Газпромовская гостиница «Урал» в городе Белоярске могла бы дать сто очков вперед отелю «Георг Пятый», что на площади Конкорд в Париже. Человек, хоть раз в жизни побывавший в гостинице «Урал», вряд ли согласился бы в дальнейшем на такой унылый постоялый двор, как знаменитый «Георг». Тот был всего лишь стариком, богатым, благолепным, традиционным, как луковый суп, предсказуемым, как снег в декабре, с неизменными ювелирными витринами, малиновым и золотым лобби-баром, консервативными чемоданами и лукавыми и ленивыми французскими портье, знающими о жизни все. «Урал» был вызывающе молод и несказанно более богат. Каким-то образом у владельцев хватило мозгов и вкуса не сделать его похожим на бывшего владельца пивной палатки, облаченного в парчовый халат, туфли, расшитые самоцветами, с сигарой во рту, дистанционным управлением от фугаса в кармане и нагими гуриями на заднем плане. «Урал» скорее напоминал резиденцию английского губернатора в Калькутте. Колониальная роскошь была вызывающе роскошной и колониальной, как в кино.
Зимние сады с лианами и пальмами. Панорамные лифты из сверкающего хрусталя. Белый «Стенвей» под сенью магнолий. Конторки красного дерева. Иранские ковры – впрочем, вполне возможно, что ковры кайруанские. Мраморные ступени, зеркала, золотые стойки. Бассейны, разноцветные рыбки, свечи в драгоценных подсвечниках. Покойные кресла, стеклянные столы, светлый узорчатый паркет. Лестница от края до края, резной дуб панелей, начищенные до жаркого блеска медные шишечки.
Человека неподготовленного интерьер белоярской гостиницы «Урал» прямо с порога, непосредственно после поклона вежливого швейцара в ливрее и перед приветствием красотки в форменном пиджаке и консервативной блузке, сбивал с ног и заставлял задуматься о никчемности собственного жалкого существования.
Инна была человеком подготовленным. Кроме того, ей всегда было наплевать на интерьеры.
Администраторша передала ей трубку таким движением, словно вручала кубок Дэвиса.
– Да, – отрывисто сказали в трубке.
– Селиверстова Инна Васильевна. Добрый вечер.
Там помолчали. Инна посмотрела на свою перчатку.
– Добрый. Мне спуститься или ты поднимешься сама? Номер шесть двадцать семь.
– Я поднимусь, – ответила Инна и вернула трубку администраторше.
В гостинице «Урал» можно было не беспокоиться о разглашении государственной тайны – в данном случае подробностей ночного визита Инны Селиверстовой в номер олигарха Ястребова. Здесь подчеркнуто никому не было дела до того, кто, с кем, как и сколько времени проводит, кто к кому приезжает, кто у кого остается или не остается. Потерять работу можно было в два счета, а терять такую работу из-за соблазна просто посплетничать никто не желал.
– Шесть двадцать семь, – уточнила Инна, – это какой этаж?
– Шестой. Может быть, проводить?
– Не нужно, я сама.
По мраморным ступеням, чистым и широким, как море, она поднялась на подиум, вошла в лифт и посмотрела на сверкающую панель.
Она сильно волновалась и поняла это, только когда сообразила, что смотрит на эту чертову панель уже давно и понятия не имеет, что именно нужно делать дальше.
Совершив над собой усилие, она стряхнула оцепенение и нажала вкусно щелкнувшую кнопку.
Поздно что-либо менять, кроме того, Инна была не из тех, кто меняет однажды принятое решение. Лифт плавно причалил к шестому этажу, и она шагнула на бесценный ковер – кайруанский или иранский, черт их разберет. В зеркале на противоположной стене отразилась какая-то женщина в короткой дубленке, джинсах и невысоких ботинках. У женщины были бледные щеки, светлые, чуть растрепанные волосы, страшные глаза и нелепые папки под мышкой.
Кажется, это я.
Она подошла поближе.
Ну да. Это точно я. Я смотрю в зеркало и вижу себя.
Словно зачарованная, она поправила папки, и та, в зеркале, следом за ней тоже поправила папки. Мысли были медленные, словно замерзшие.
Кажется, я знаю, что случилось с Мухиным и его семьей. Кажется, я обо всем догадалась. Мать кричала мне, когда я была маленькой: «Слишком умная, зараза!» Я слишком умная, и меня теперь никто и ничто не
