– А ты… знаешь, кто это мог сделать?
Осторожнее, начал тревожно шептать инстинкт самосохранения, осторожнее, осторожнее! Что ты делаешь?!. Помалкивай, помалкивай, действуй только в своих интересах!..
– Нет, – сказала Инна решительно. – Я не знаю. То есть пока не знаю. То есть я знаю, кто его убил, но не знаю… что это за человек.
Ястребов опешил:
– Что это значит?
Инна глубоко вздохнула и с силой выдохнула:
– Его убил его собственный сын.
– Как?! Тот алкоголик! Как его… Дима? Вася?!
– Митя, – поправила Инна. – Он тут ни при чем.
– Инн, – с досадой сказал Ястребов. – У Мухина только один сын, этот самый Митя. Ни на что не годный алкоголик.
– У него есть еще один сын. Его родила Маша Мурзина, которая утопилась в Енисее двадцать семь лет назад.
– Ты бредишь, – констатировал Ястребов так, что Инна моментально поняла – он ей поверил. Поверил и теперь сопротивляется именно потому, что с ходу поверил. – Ты бредишь, да?
– Нет. Хочешь посмотреть справки?
– Какие справки?
– В той квартире я украла папки. В двух только газеты, а в одной справки.
Ястребов смотрел на нее в упор. Потом снял очки и опять стал смотреть. Сейчас в глазах у него было все, что угодно, но только не черная дыра без проблеска света, без эмоций, без всякого интереса.
– Подожди, – мягко сказал он, взял у нее из руки чашку, поставил на стол и сжал ее пальцы. Ей было больно – он сильно сжимал. – Я ничего не понял. В какой квартире? У кого украла? Ты что, ограбила квартиру?
– Да.
– Ты налетчик?
Тут она не выдержала, выдернула у него руку и растопыренными пальцами помахала у него перед носом.
– Я хочу, чтобы ты просто меня выслушал, Саша! Не перебивай меня, мне и так трудно! Неужели ты не понимаешь, черт тебя побери?!
– Саша, – пробормотал он, – Саша…
Она действовала на него, как сильный наркотик на человека, измученного нарзаном. Он смотрел на нее – и переставал соображать. То есть он совершенно отчетливо осознавал, как гаснут и замедляются в голове все нужные, умные, связные мысли, как искры от костра в темном небе, и остается только одно – огромное, бархатное, пугающее, повторяющееся раз за разом. А он, великовозрастный идиот, надеялся, что все кончилось там же, где и началось, на подмосковной дачке, куда он забрел по ошибке и где она печалилась о своем муже, которому пришла фантазия ее бросить!
Он изумился, когда она позвонила и сказала, что поднимется к нему в номер, и все время помнил, что она пришла «по делу», и старался контролировать себя, и все время втолковывал себе, что она по ту сторону реки Иордан, что им никогда не договориться, что у нее действительно что-то важное, раз она пришла к нему сама, – он даже представить себе не мог, что она может на такое решиться!..
Она назвала его по имени – и все.
Никто, кроме нее, так не называл его по имени. Как-то он ехал в машине по Москве, слушал песенку, в которой были как раз такие слова, рассеянно смотрел в окно и решительно не понимал, о чем именно они поют.
Вот она когда ему припомнилась, эта песенка.
Грош цена всем его потугам. Никто, кроме нее, так не называл его по имени.
Он не знал, как ему с этим быть.
То есть теоретически, как взрослый человек, как умудренный некоторым жизненным опытом мужчина, как стратег и тактик, – знал. Еще он знал, что Волга впадает в Каспийское море, – и ни одно из этих важных и нужных знаний не могло ему помочь.
И еще он не верил в то, что жизнь вдруг выкинула еще и эдакое коленце. Невозможно было придумать для романтической истории более неподходящего времени, более неподходящего места и более неподходящую женщину. Она слишком сложна, слишком умна, слишком красива, с ней слишком много забот, и именно она свалилась ему прямо в руки – тогда, на подмосковной дачке, и теперь с этим придется жить!
И как быть с этим, он не знал.
Инна искоса взглянула – вид у него был странный.
– Ты мне все-таки не веришь, да?
Он даже не понял, о чем идет речь. Чему он должен верить или не верить?..
Ах, да. Она пришла по делу. Губернатора застрелили. Она ограбила квартиру.
