Ястребов моргнул.
– Что… горничные делают?
– Переписывают белье. По пунктам. Твое не переписывают?
– Пока нет.
– Значит, все впереди.
– То есть ты сознательно готова отказаться от карьеры ради покойного губернатора Мухина и его семьи?
Инна пожала плечами. Он поднялся.
– Отлично. Чего ты хочешь от меня?
Она вдруг забыла. Все время помнила, а теперь вдруг забыла, когда он сказал отстраненно – чего ты хочешь?
– Инна?
– Я хочу, чтобы ты немного меня подстраховал.
– Как?
Ей хотелось плакать и не хотелось ничего объяснять.
– Скорее всего этот человек не один. Скорее всего он… как бы это выразиться, нижнее звено.
– С чего ты взяла?
– Им кто-то управляет, очень успешно. По-моему, это очевидно. У тебя есть знакомые в ФСБ, только в каких-нибудь верхах? У меня есть знакомый, но он всего лишь майор.
– И что? Мы должны идти в атаку на вице-премьера? Это он застрелил ночью вдову Мухина?
– Тебе ничего не угрожает, – холодно сказала Инна, – ни тебе, ни твоей карьере. Я все возьму на себя.
– Александр Матросов, – пробормотал Ястребов недовольно. Она предпочла не услышать.
– Мне нужно только… небольшое содействие.
– Ладно, – вдруг согласился он с яростной любезностью, – шут с ним, пусть будет содействие. Только ты сейчас подробненько расскажешь мне, в чем и против кого.
И она рассказала.
Над Енисеем в розовом дымном тумане вставало солнце, похожее на кусок льда в бокале. Даже здесь, за лиственничными стенами, чувствовалось, как там холодно.
Холодно и поздно. Она опоздала на работу, наверное, первый раз в своей жизни.
Аделаида давно ушла, задав корму ее кошкам. Осип три раза звонил, все приставал с какими-то новыми вопросами, которые он умел виртуозно изобретать. Катя тихо возилась на первом этаже – завтрак, что ли, готовила? Инна не хотела завтракать. Она совсем ничего не хотела.
Сегодня последний день драмы.
Нет, так не говорят. Сегодня последний акт драмы.
Вот интересно, что с ней будет сегодня – она посмотрела на часы, – сегодня в шесть часов вечера?.. Сейчас одиннадцать. До шести осталось всего ничего. Отец говорил «кот начхал», когда хотел сказать – мало.
Инна улыбнулась. Она редко вспоминала отца. Он так же был задавлен матерью, как и она сама, и она так до конца и не простила ему, что он ничем не мог помочь ей, маленькой. Он-то мог сопротивляться, у него был выбор, в отличие от нее, которая должна была только терпеть и ждать. Терпеть и рисовать картинку с солнцем и толстым зайцем под елкой. Терпеть и смотреть в грязное окошко на собачью будку и засыпанный щепой двор. Терпеть и думать, как она уедет в Москву и станет жить, как ей хочется, и больше никогда не вернется обратно.
Господи, помоги мне! Еще чуть-чуть. До шести часов. С шести я сама – как всегда, всю жизнь, только сама, одна. А до шести – помоги мне, господи!
Она одевалась особенно тщательно, словно на самый главный в своей жизни прием или бал, ибо в бой так не наряжаются. Но она и тут ни за что не хотела мириться с обстоятельствами.
Она сильнее их. Сегодня она будет так хороша, что враг будет сражен одним только ее видом.
Бриллианты в уши. Бриллианты на руку. Немного блеска на губы. Немного синевы на веки.
Вот и все. Она готова.
– Инна Васильевна! – воскликнула пораженная Катя, едва та переступила порог кухни. – Что это такое с вами?
– Доброе утро. У меня сегодня важный день, только и всего.
– А я завтрак приготовила. Я подождала, пока уйдет ваша горничная, встала и приготовила.
Катя была в давешнем свитере и джинсах Инниного мужа. Инна улыбнулась.
– Кать, я хотела тебе сказать, что, если меня вечером не будет дома, позвони Глебу. Только обязательно. Ты знаешь его телефон?
Губернаторская дочь внимательно на нее посмотрела.
