потом поняла, что вряд ли…
– То есть один из них утонул, а второй выплыл и решил начать жизнь заново – с другими документами, под другой фамилией и так далее. Да?
– Нет. Я думаю, что один из них утопил другого. Специально и хладнокровно.
– Зачем?
– Ему нужны были не просто новые документы. Ему нужно было, чтобы от него не осталось никаких следов, понимаешь? Чтобы его как будто похоронили. Будто не было никакого Георгия Мурзина вообще. Никогда. И когда его якобы не стало, он принялся претворять в жизнь свой план.
– Какой план?
– Мести. Какой же еще? – Она мельком глянула на Ястребова. – Вот поэтому я и думаю, что этот самый Захар Юшин и есть Георгий Мурзин. Мурзин решил мстить своему отцу за смерть матери и за то, что он сам вырос сиротой. Захару Юшину нет никакой надобности мстить губернатору, понимаешь?
– Шантаж? – предположил Ястребов.
Инна еще немного походила, раздумывая.
– Шантажист, как правило, не убивает. Какой резон убивать – тогда точно ничего не получишь. Хотя, конечно, это возможно. Он узнал от Мурзина, чей тот сын, утопил его, бумаги забрал и стал шантажировать губернатора. Да?
– Ну, что-то вроде, – согласился Ястребов, морщась. – Только я никак не могу понять, ты-то тут при чем?!
– Мухин оставил мне бумаги.
– Откуда ты знаешь?
– Мне сказала Любовь Ивановна. На поминках.
– Что она тебе сказала?
– Что Анатолий Васильевич просил ее передать мне какие-то бумаги.
– Ты их получила?
Инна опять начала сердиться:
– Нет! Ничего я не получила! Я пришла к ней на свидание, а ее застрелили. Прямо у меня на глазах. Почти у меня на глазах!..
– Ты что! – рявкнул Ястребов. – С ума сошла?!
Инна посмотрела на него, изо всех сил стараясь сохранять независимый вид, какой сохраняла кошка Джина, когда выяснялось, что это именно она перевернула с плиты кастрюлю с молоком.
– Что значит – «на глазах»?! Как это получилось?!
– Я поехала на встречу. Мы сидели на кухне, потом она вышла за бумагами и долго не появлялась. Я пошла ее искать и нашла… с дыркой в виске.
– Ты полоумная, ты хоть понимаешь?! Тебе конец, если хоть кто-нибудь об этом узнает! Ты никогда и никому не докажешь, что ты ни при чем! Зачем ты вообще поехала с ней встречаться?!
– Затем, что она сказала, что у нее для меня бумаги!
– Да хоть мешок золота, твою мать! Ты же не девочка, ты же все понимаешь! Ты, черт тебя побери, в политике работаешь! Что станет с твоей карьерой, если…
– Да мне было наплевать на карьеру, – тоже заорала Инна, – наплевать тридцать три раза! Я должна была пойти – и пошла! Ее мужа убили, и у нее были бумаги, предназначенные для меня! Как я могла не пойти!
– Очень просто!
– Как?! Что бы я ей сказала – извините, но это не мои проблемы?!
– Это не твои проблемы!
– Теперь мои! – отрезала Инна. – Только мои. Мухиных больше не осталось.
Ястребов помолчал. Он как-то на удивление быстро успокоился.
– Я не понял, – сказал он задумчиво, – ты благородная, что ли?
Инна раздула ноздри.
– Поня-ятно, – протянул Александр Петрович и спросил буднично: – Хочешь еще чаю?
Налил в ее чашку жидкости подозрительно желтенького цвета и аккуратно вернул чайник на место.
– Тебе конец, – произнес он спокойно. – То есть, если ты разоблачишь его и сдашь в правоохранительные органы, хотя я не понимаю, как это можно сделать, он тебя не убьет, этот маньяк. Работу ты потеряешь навсегда. Карьеру – тоже. Ты к этому… готова?
– У меня нет другого выхода. Я сделала эту чертову карьеру один раз, и еще сделаю, если мне понадобится.
– В политике – никогда.
– Я устала от политики. До смерти. Мне надоело жить в казенных домах, где горничные переписывают мое белье!
