Проигрыш – смерть. Маленькая черная дырочка в виске. Черная дыра из учебника астрономии.
– Я ни в кого не стрелял, – тяжело сказал Ястребов, и на скулах четко проступили желваки, и лицо стало злым и странно помолодело. – Я узнал обо всем от Севастьянова.
Севастьянов был премьер-министром.
Выходит дело, премьер-министр проинформировал Александра Петровича о том, что кресло освободилось – можно занимать, пока не остыло. Как дальновидно и правильно все сделано, просто прелесть.
– Значит, тебе огласки не надо. Якушеву тоже не надо, ему тут Генеральная прокуратура, представитель президента и прочий компот только мешать станет. Хрусту тоже не надо – по тем же причинам, что и Якушеву. Им сейчас надо к власти прийти, это самое главное. И тебе, между прочим, тоже.
– Мне, между прочим, тоже, – согласился он.
Инна поднялась, чтобы налить себе еще воды из кастрюльки, он протянул руку, перехватил ее и притянул к себе. От удивления она даже не слишком сопротивлялась. Он обнял Инну двумя руками и прижал к себе ее голову. От его свитера пахло одеколоном, сигаретами и чужим мужчиной. Инна замерла. Кажется, даже перестала дышать.
Зачем он обнимает меня? Усыпляет бдительность? Хочет выведать что-то?
Ей было неудобно, и она переступила ногами в свекровиных носках. Ястребов шевельнулся, и она обняла его.
Они постояли молча.
Господи, как просто, пронеслось у нее в голове. Как все, оказывается, просто!..
– Будь осторожна, – сказал он откуда-то сверху.
– Я тут совсем ни при чем.
– Будь осторожна, – повторил он.
С кем?! С тобой?! Пока ты – самое страшное и непонятное, что есть в моей жизни. Все это страшное и непонятное началось с тебя – с того, что ты как будто по ошибке забрел в мою дачу, остался со мной до утра, а потом я обо всем узнала.
Он еще постоял, держа ее обеими руками, – словно она и вправду была ему нужна и важна, словно не только и не просто секс их связывал, но и еще что-то, – потом отпустил и, не говоря ни слова, вышел из кухни.
Инна потерла щеки. Короткая возня, шум, открылась и закрылась дверь.
Ушел.
– Ну и черт с тобой! – громко сказала она и прислушалась. – Черт с тобой!
Выплеснула из его кружки остывший кофе, сунула ее в раковину и пошла, везде зажигая свет, и так добралась до двери, заперла ее на все замки и вошла в кабинет.
Как только в кабинете вспыхнул свет, Инну пробрала дрожь.
Ни одной газеты на полу не осталось. Типографское поле от края до края исчезло. Она постояла, посмотрела, потом кинулась к дверям, распахнула их одну за другой и выскочила на крыльцо.
Никого. Нигде. Желтый свет лампы над крыльцом. Синий свет круглых шаров на дорожке. За сквозной решеткой еще один фонарь.
Никого. Охраняемая зона.
Мороз колол глаза.
Значит, он приходил за газетами.
Вот оно что.
– Эй! – Голос был сердитый, похожий на собачий лай. – Ты что? Пьяная, что ли?!
Катя опять заскулила и затрясла головой – нет, не пьяная, – и тогда тень надвинулась на нее, упала сверху. Она зажмурилась.
– Давай, давай, вставай и вали отсюда! Нечего под чужими заборами валяться! На место! Кому говорю, на место, Альма!
Альма, подумала Катя. Как хорошо. Значит, она жива? Может, мама тоже жива? И папа?
Или ее все-таки убили, и она попала в такой странный рай, где холодно, брешет собака и ангелы разговаривают неприятными громкими голосами?
– Да поднимайся ты, хорош валяться-то!! Давай шевелись, мне ехать надо!
Рывок – кажется, шуба затрещала, и рука, кажется, оторвалась, – и Катя очутилась на ногах.
– Да стой ты, не вались! И туда, туда иди! За забор. Мне выезжать надо!
– Я не могу за забор, – пробормотала Катя. – Меня… убьют.
– Пойди проспись, – посоветовал голос хладнокровно. – Убирайся, или собаку спущу.
– Альма, – спросила Катя, вспомнив. – Она жива, да?
– Пить надо меньше, – буркнул голос, – и закусывать. Поняла?
– Поняла, – согласилась Катя. – А Альма жива?
