бьется часто-часто, как у скворца.
Она показалась на пороге кухни и улыбнулась Инне.
– У вас такие замечательные кошки! Очень ласковые.
– Просто вы им понравились. Они никому не позволяют себя гладить.
– Неужели? – светским тоном вопросила Катя. – Можно я сяду?
– Ну конечно!
Она села и сложила руки на черной юбке – ученица католической школы при монастыре Святой Магдалены.
Инне было очень ее жалко – так жалко, что она строго контролировала себя и каждое свое слово.
– Катя, может, вы поедите?
– Нет-нет, спасибо.
Инна с сомнением посмотрела на Глеба, а он на нее.
Ну да. Разумеется, ее надо накормить, а как же иначе?
Инна достала из холодильника длинный зеленый огурец в целлофановой пленке, привезенный из Москвы, увесистый, солнечный, толстый стручок сладкого перца, пучок унылого укропа – зимний укроп почему-то всегда чрезвычайно уныл – и миску с мясом.
– Глеб, сядь, пожалуйста.
– Инна Васильевна, давайте лучше я вам помогу.
– Ты мне очень поможешь, если сядешь и не будешь мешать.
Он тут же сел, задвинулся спиной в самый угол. Угол был тесный, а Глеб очень большой.
Катя открыла брошенный на столе журнал «Деньги» и стала рассматривать фотографию главного редактора.
Она рассматривала редактора, а Инна – ее.
– Очень симпатичный, – оценила Катя. – И вообще хороший журнал. Знаете, это всегда заметно, когда работают профессионалы. В «Коммерсанте» работают профессионалы.
Инна Селиверстова не ожидала ничего подобного от Кати Мухиной.
Выходит, ошиблась?
Выходит, неправильно оценила губернаторскую дочь?!
Осторожней, пропищал инстинкт самосохранения. Не горячись и перестань убиваться над ней, ты же ничего толком не знаешь!..
Инна шлепнула на раскалившееся сковородочное дно толстый кусок розового мяса – сразу вкусно и остро запахло едой. Катя потянула носом и улыбнулась. Нагнулась и стала гладить Джину, тершуюся о ее ноги. Инна посмотрела на Джину с изумлением – кошка никогда не позволяла себе тереться ни о чьи ноги. Она была слишком независима для этого.
– Катя, когда вы ушли из дому?
Та разогнулась и посмотрела на Инну – почти безмятежно.
Играет? Притворяется? Или в самом деле не в себе?
Инна была уверена, что в отличие от Глеба с его мужскими глазами, которые видят только то, что им показывают, она-то наверняка сумеет распознать игру.
– Я точно не знаю. Давно, наверное.
– Было светло?
Она подумала секунду:
– Д-да.
Джина подумала-подумала, поставила лапы на черную юбку и мягкой неслышной молнией вознеслась к Кате на колени. Катя рассеянно погладила ее по голове.
– Вы… расскажите, что ваша мама хотела увидеться с Инной Васильевной, – подал голос Глеб. – Помните, вы мне говорили?
– Мама зачем-то хотела вас видеть, – послушно повторила Катя, поглаживая Джину. – И вчера тоже. Она меня попросила, чтобы я вам сказала…
– Катя, – перебила ее Инна. Глеб не должен знать о том, что вчера она встречалась с вдовой. – Вы не знаете, зачем я была ей нужна?
– Не знаю, – задумчиво протянула губернаторская дочь. – Кажется, из-за папы. Она все говорила про преступление и наказание. Это роман. Вы читали?
Инна опять посмотрела на Глеба. Преступление и наказание?! Какое еще преступление?..
– Я читала, – продолжала Катя. – Мне не очень понравилось, я вообще не люблю Достоевского. Не понимаю. Он слишком великий.
– Катя, подождите. Что за преступление? Что за наказание?
– Так вкусно пахнет. Я, оказывается, очень хочу есть.
