глазам, а теперь этот свитер наденет губернаторская дочь – никто, чужой человек.
Оттого, что ей жалко стало свитер – а еще больше себя! – она решительно распахнула дверь в «гардеробную», вытащила джинсы и большой хрустящий бумажный пакет со славной овечьей мордой в овале, перевязанный суровой ниткой и запечатанный сургучом. В суровой нитке с сургучом было нечто очень английское, консервативное, незыблемое. Пакет был еще заклеен – она так и не успела подарить этот трижды проклятый свитер до того, как муж сказал ей про «новую счастливую» и про то, что она «растоптала большое светлое чувство», зато теперь он наконец-то освободится и начнет все заново! Инна решительно развязала нитку, подковырнула сургучную блямбу, раскрыла хрустящие покровы и вытряхнула свитер на постель. Он выскользнул и улегся мягкой бежевой горкой.
Чувствуя, что еще секунда – и она заревет во весь голос, с подвываниями и всхлипами, Инна взяла обеими руками джинсы и драгоценный свитер и, не глядя, кинула их на крышку корзины, что стояла прямо за дверью ванной.
– Катя, это вам. Одевайтесь и приходите.
И не стала слушать, что там Катя с благодарностью запищала ей вслед.
На середине лестницы слеза все-таки капнула. Инна вытерла ее кулаком.
– Джина, Тоник, ребята, давайте ужинать!
Ребята подтянулись очень быстро. Джина слева, Тоник справа, они моментально атаковали Иннины ноги – старательно терлись и мурлыкали. Это означало, что они рады, что она пришла домой, и еще больше рады тому, что сейчас будет ужин. Они знали совершенно точно, что утром Аделаида принесла еще целую кастрюльку рыбы.
Инна выложила рыбу в миски.
– Только потом умоетесь как следует, – рассеянно сказала она. – Я не хочу, чтобы от моих подушек несло рыбой.
Джина дернула спиной – Инна обвинила ее облыжно. Она всегда умывалась очень старательно, подолгу, так что ухо выворачивалось наизнанку от ее усердия и чистоплотности. Тоник мылся кое-как: раз- два – и готово дело.
– А вот не ходил бы Аделаидин муж на рыбалку? Как бы вы жили?
«А пришлось бы тебе ходить, – отозвалась Джина, перестала деликатно уписывать свою порцию и посмотрела на Инну лукаво. – А что? Мы бы с тобой рыбачили. Ты сидела бы в тулупе и валенках на Енисее, подкреплялась сальцем, луковицей и самогонкой из плоской фляги, а мы ждали бы улов и приговаривали: ловись, рыбка, большая и маленькая!..»
От представленной картины Инна неожиданно захохотала и перепугала Катю, которая мыкалась в дверях.
В светлых джинсах и «английском кашемире» она казалась неожиданно высокой и очень молодой. Темные волосы колечками завивались на макушке и шее, и щеки стали розовыми от горячей воды. «Петербургская бледность» осталась только на лбу.
– Сколько вам лет, Катя?
– Тридцать три. А что?
Инна удивилась. Она была уверена, что губернаторская дочь значительно моложе.
– А кем вы работаете в своем Питере?
– Я… я в рекламном агентстве работаю. Придумываю слова и картинки, для того чтобы лучше продавались зубные щетки или колбаса.
Инне показалось, что Кате стыдно, что она занимается такой ерундовой работой.
– Я приготовила ужин, Инна Васильевна. Не знаю, можно ли было все это брать, но я…
– Брать можно все.
– Я сделала цыпленка табака и салат. Салат в холодильнике. Цыпленок в плите.
Инна удивилась. Катя Мухина не производила впечатления приспособленного к жизни человека.
Тем не менее салат оказался сказочной красоты и цыпленок очень вкусным.
– Надо Глебу оставить, – заметила Инна с сожалением. Ей хотелось доесть – так понравился цыпленок. – Он должен приехать.
– Вы с ним дружите, да?
– Да. Он как-то помог мне, еще в Москве. А знаю его давно. Я же в Белоярске начинала работать, и он тоже.
Катя помолчала.
– Хорошо, когда есть друзья. А у меня никого нет.
– Как же это так получилось, что у вас никого нет?
– Не знаю. У меня Митька был, самый лучший друг. Это когда мы маленькие были. А потом я в Питер уехала, учиться. Знаете, с одной стороны, я была такая… очень провинциальная, неуверенная, а с другой стороны… Папа же всегда начальником был. Он приезжал, и мы с ним то с питерским мэром ужинали, то в Мариинку на балет с губернатором шли, то по телевизору нас показывали, то еще что-то… Квартиру он мне сразу купил, машину. Кто со мной стал бы… дружить?
– Кать, – сказала Инна, – вы же не детсадовский ребенок! А говорите, словно вам пять лет!
Катя насупилась и стала рисовать вилкой в тарелке.
– Вы тоже считаете, что я дура?
