– Мою собаку зовут Альма, – отчеканил Глеб Звоницкий на Иннином крыльце. – А что?
– Повтори, пожалуйста, и погромче, – попросила Инна, отняла трубку от уха и повернула ее к Кате.
– Мою собаку зовут Альма! – проорал в телефоне Глеб. – А что такое?!
– Ничего, – сказала Инна в трубку и улыбнулась, – подожди, я тебя сейчас впущу.
– Нет, а при чем тут моя собака?..
Инна нажала кнопку и посмотрела на Катю.
– Как видите, Альма на самом деле жива и здорова. То есть ничего вы не придумали, все так и было.
Катя широко и радостно улыбнулась.
Когда Инна вернулась вместе с Глебом, губернаторская дочь уже не улыбалась. Она сидела на своем стуле, судорожно выпрямив спину, в глазах у нее был ужас, как у человека, внезапно увидевшего на своей привычной и мирной кухне инопланетное чудовище.
– Инна Васильевна, – сказала Катя, и губы у нее сильно затряслись, – если я ничего не придумала про Альму, значит, я ничего не придумала про… маму. Я на самом деле видела, как ее… убили, да? Значит, она не умерла от сердца, а… как папа?! И… я… это… видела?! Значит, я там… была?!
Инна сварила целый кофейник кофе и налила в три одинаковые большие кружки.
– Спасибо, – поблагодарила вежливая Катя.
– Катерина Анатольевна, – неожиданно сказал Глеб, – да не отчаивайтесь вы так! Смешно слушать, в самом деле! Мало ли кому чего кажется! У нас на работе говорят – когда кажется, креститься надо!
Инна под столом пнула ногой его джинсовую ногу, призывая быть поделикатнее. Глеб ничего не понял.
– У вас на нервной почве галлюцинации, вот и все дела. Я это сто раз видел. Даже у здоровых мужиков бывает, а не то что у… слабого пола!
Инна опять пнула его ногой, но майор, взявший в Глебе верх над всеми остальными человеческими проявлениями, никак не унимался.
– Вам бы надо сто грамм принять да и проспать до завтра, а завтра бы встали, мы с вами потолковали бы потихонечку, может, чего и выяснили, кто там чего видал, кто чего не видал, кто за кем шел и куда…
– Мне нужно вернуться домой, – твердо заявила Катя. – Никто не знает, где я. А мама там одна. Митька не в счет. Ему ничего нельзя поручить.
– Ваша мама не одна, – спокойно объснила Инна, – там Якушев Сергей Ильич. Он мне сегодня говорил, что вы куда-то подевались. Я хотела ему сказать, но не успела.
– Надо сказать, – решительно вступил майор. – А то поднимут по тревоге спецподразделения, план «Сирена», план «Перехват», все такое прочее, а нам лишний шум ни за каким хреном… то есть я хотел сказать, что нам лишний шум ни к чему. И так в крае хрен знает… то есть я хотел сказать, что обстановка сложная.
– Ей нельзя возвращаться домой, – заявила Инна. – Никак.
– Нельзя, – согласился Глеб. – Возвращаться нельзя, а позвонить надо.
– Если мы позвоним, номер моментально определят и все станет понятно, – сухо сказала Инна. – Мне не хотелось бы, чтобы я…
– Никто ничего не определит. Смотря откуда звонить. Мы же не дураки, чтобы со стационарного телефона или с мобильного звонить! Мы откуда надо позвоним и все меры примем.
Они помолчали.
– Глеб, ты узнал что-нибудь про эту утопленницу, Машу Мурзину? – фамилия выговорилась с трудом, как будто Инна камни жевала.
– Да почти ничего, Инна Васильевна. Данных нет, и не проходила она никогда ни по каким делам и документам. Так, девчонка и девчонка. Только не двадцать лет прошло, как она… в Енисей прыгнула. Двадцать семь. Почитай тридцать. Ошиблась Катерина Анатольевна.
– Странно, – сказала Катя задумчиво. – Мне казалось, я уже большая была. Помню, как папа сердился, что бабушка нас на похороны потащила, как потом мама приехала и тоже сердилась… Неужели мне было… сколько получается… шесть лет?
Преступление, наказание, бог троицу любит, вспомнилось Инне.
Узнать бы, что имела в виду Любовь Ивановна, и все станет ясно. Ясно и понятно. Можно будет продолжать жить дальше, заниматься «праздником для народа», вернуться к привычным и знакомым делам, приналечь на карьеру, выкинуть Ястребова из головы и из жизни!..
Впрочем, его никогда не было в ее жизни. Не было и не будет, это уж точно.
– Да, – вдруг сказал Глеб, словно вспомнив, – у нее сын был. Она утопилась, а сына в приют отдали.
Стоп, велела себе Инна. Только не волнуйся.
– А… куда он потом делся?
– Не знаю. Больше никаких бумаг нет. Она его в роддоме оставила, пошла и утопилась, ну, его и определили в приют.
– Но он жив?
