друга задушить на месте.
Еще они знают, что сегодня после того, как голосистая и прелестная горничная Галя убралась в «курытельной», кто-то зашел туда и выбросил в мусорную корзину порванную фотографию Стаса Головко. Это было уже после горничной, но еще до Маши, которая пришла туда после «кавы з вершками» для того, чтобы подумать.
Еще они знают, что Стас Головко бросил свою сильфиду не далее как вчера вечером и сильфида напилась до полусмерти и не знает, что теперь делать, потому что родители Стаса любили ее, как родную, и папка вообще велел ей обратно в Новокузнецк или Днепродзержинск, быть может, Днепропетровск, без штампа в паспорте о законном браке не возвращаться.
Весник, проверенный, любимый всеми, весельчак, профессионал, топ-менеджер, по телефону говорил, что «пока он еще не догадался», и непонятно было, о ком шла речь.
Еще они знают, что Головко был убит перед приемом – перед, а не после, что бы на этот счет ни думала местная милиция. Потому что именно перед приемом Маша Вепренцева слышала шум воды в ванной и видела в раковине окровавленный нож.
Да, и еще! Кто-то звонил Родионову домой перед самым отъездом и угрожал, а об отъезде знали только в издательстве.
Весник знал точно, к примеру.
Еще Машка, которая вполне могла видеть убийцу, и до сих пор непонятно, видел ли он ее!..
– Маша, – начал Родионов, – по-моему, эту ерунду с расследованием надо кончать!.. Мы все равно ничего не добьемся, а ты…
Тут она опять схватила его за руку, и он посмотрел с неудовольствием, в конце концов, сколько раз можно повторять, что он не любит, когда его трогают!..
Кованые железные ворота в завитках и чугунных листьях стали медленно отворяться, охранник в синей форме выскочил из белой будочки, замаскированной в кустах, вытаращил глаза и сделал «во фрунт», и огромная черная машина беззвучно и медленно вплыла в ворота.
Она была похожа на «Титаник», каким его показывают в фильмах, – громадная, блестящая, с хромированными железяками, огнями и почти слепыми, сильно тонированными стеклами. Шума двигателя совсем не было слышно, и в солнечном мареве машина, шурша огромными шинами, подплывала все ближе и ближе.
Маша и Родионов смотрели на нее как завороженные.
«Титаник» еще немного прошуршал колесами по чистой дороге, миновал стоянку, приблизился к ним и неслышно остановился.
Маша сделала шаг назад – слишком огромной была машина, слишком темными стекла, слишком ярко сверкало солнце, отражаясь в полированном капоте.
Полыхнув в глаза отраженным солнечным светом, открылась задняя дверь, и Маша почему-то подумала, что из нее сейчас покажется начищенное серебряное дуло «винчестера», беспощадные загорелые руки и зеркальные очки, в которых отразится ее собственное растерянное лицо.
Не спастись. Выстрел почти в упор.
Видимо, Родионов чувствовал или представлял что-то в этом же духе, потому что он вдруг рванул секретаршу за руку, так, что она покачнулась, и…
– Мам, привет! Здрасьте, Дмитрий Андреевич!
Никаких «винчестеров» и зеркальных очков. Из «Титаника» выпрыгнул Сильвестр, самый обычный, всегдашний, с растрепанными волосами, в черной майке навыпуск. Он тянул за собой черный шуршащий пакет, доверху набитый какими-то газетными свертками.
Из передней двери выскочил молодой человек в безупречном костюме и придержал заднюю так, чтобы было удобней выходить, и подал руку, и из лайнера на берег сошла Катерина Кольцова, улыбающаяся, беззаботная, похожая на курортницу в разгар сезона.
– Вот и мы! – объявила она. – Доставили Сильвестра в целости и сохранности!
– Мама, такой ужас в этих пещерах! Просто жуть! И все святые праведники! Как это называется, я забыл?
– Что?
– Ну, труп святого праведника!
– Сильвестр! – простонала Маша.
– Труп святого праведника называется мощи, – совершенно серьезно объяснила Катерина Кольцова.
– Мощи там кругом, мам! Прямо в стене лежат! Я такого никогда не видел, даже в кино! Ужас, мам! А знаешь, сколько ей лет, Киево-Печерской лавре?!
– Сколько?
– Много, – подумав, решительно сказал Сильвестр, – мам, у меня в телефоне батарейка сдохла, ты зарядник взяла? У Михи фотоаппарат даже в полной темноте берет, потому что у него такая вспышка. Если с обычной вспышкой снимать, будет одна чернота, а посредине твоя рожа и больше ничего. А это сувениры, мам. Мы на Андреевском спуске их купили, и еще у меня в багажнике роза. Только у меня денег не хватило, и мне Катерина дала, ты теперь ей отдай, пожалуйста.
Маша покачнулась и дернула своего сына за руку, чего никогда в жизни не делала.
– Какая Катерина?! Ты что, Сильвестр!?
– Катерина – это я, – представилась жена олигарха. – У нас так принято – мы разрешаем всем знакомым детям и взрослым называть нас по именам, потому что отчества почему-то плохо запоминаются, а «тетя,
