опять допросят и отпустят до дому!
– Слава богу, – воскликнула Лида Поклонная, – а то я себя чувствую заложницей какой-то! А я, слава богу, не в турецком плену!
– Лидочка, – укоризненно произнес продюсер и показал глазами на милицейскую фуражку, маячившую в окне, – перестань, дорогая! Мы все устали, конечно, и переволновались, и слава богу, что все заканчивается.
– Вы правы, – от высокой двустворчатой двери сказала Маша Вепренцева. Очень громко сказала, и все оглянулись на нее. – Все заканчивается. Я знаю, кто убил Бориса Дмитриевича Головко. И это один из нас, дамы и господа.
– Занавес! – тихо произнес Весник. – Последнее действие «Ревизора»!
И беззвучно захохотал.
Сильвестр перестал жевать и тревожно уставился на свою мать, Родионов протяжно вздохнул, Надежда Головко продолжала смотреть в окно, а Лида Поклонная подумала и разразилась сатанинским смехом.
– Господи, – давясь этим самым смехом, простонала она, – я же говорила, что она ненормальная! Она чокнутая просто, эта баба! Матвей, она ведь чокнутая, да?
Рессель взял ее за руку, и Лида вдруг замолчала, так же внезапно, как закричала.
– Андрей, – сказала Маша твердо. – Я прошу вас, положите трубку, пожалуйста. Это займет всего несколько минут.
Неизвестно, что случилось в этот момент, но все как-то сразу поверили в то, что Маша Вепренцева, секретарша писателя Аркадия Воздвиженского, действительно знает, кто убил кандидата в украинские президенты. Веселовский отложил газету, а Стас Головко переместился на диване и перестал таращиться на свое отражение. Безучастной была только Надежда Головко, хотя история с убийством касалась ее больше остальных. По крайней мере, Родионов так думал.
Или ошибался?..
– Статья про развод Поклонных, которая появилась в сегодняшней газете, была написана Нестором. – Маша решила, что нужно брать быка за рога, пока они все не пришли в себя и не разбежались. Ищи их потом!.. – Мирослава Макаровна! Я права или нет?
– Что?! – тихим-претихим и страшным-престрашным голосом спросила Лида. – Кто?! Славочка, что это значит?!
– Я сейчас заходила в кабинет к Мирославе Макаровне, – продолжала Маша. – Вы же никакая не поэтесса, правда? Вы как раз и есть руководитель водочного бизнеса, которым, по легенде, занимается ваш муж, верно? Поэтому Головко и принял ваше приглашение – всем известно, что Казимир Цуганг-Степченко финансирует его выборную кампанию. Только Казимир тут ни при чем, да? У вас на столе сплошь финансовые отчеты, ведомости и графики поставок. Цистерны, бутылки, литры и баррели. Нет никаких… рукописей, стихов и поэм.
Мирослава вытащила из рукава кружевной платочек, собралась было зарыдать, но передумала. Маша явственно видела, что она передумала. Надежда Головко с любопытством смотрела на нее. Ни горя, ни отчаяния не было в бледном лице, только странное безразличие, как у животного, которого волокут на убой и которое знает, что изменить уже ничего нельзя, что рваться и умолять о пощаде бессмысленно, все равно убьют – так хоть скорее бы!
Маше стало жалко ее, но она твердо решила, что доведет дело до конца.
– Кто такой Нестор, Мирослава Макаровна?
– Нэстор? – переспросила Мирослава и сунула платочек обратно в рукав. – Та что вы такое… Та как вы можете?..
– Мирослава Макаровна!
Лжепоэтесса Цуганг-Степченко высморкалась в платок, который был для этого вовсе не предназначен, скатала его в шарик и кинула на пол. Шарик беззвучно упал на ковер.
– Племянник мой, – сказала Мирослава решительно, и акцент исчез из ее речи. – Он начинающий журналист, и ему нужна была сенсация для его газеты. Я пригласила его, чтобы он получил эту сенсацию.
– Слава! – дрожащим голосом произнесла Лида Поклонная. – Славочка?! Ты торгуешь водкой и пригреваешь у себя… журналюг?
Мирослава поднялась и подошла к буфету. Постояла, потом взялась двумя руками за полированную доску, будто хотела ее оторвать.
– Да, торгую, – заявила она громко. – И что тут такого?! Я торгую качественной водкой, а не какой-то там паленой! У меня европейское производство, ко мне даже немцы приезжали учиться. И в этом нет ничего… непристойного!
– Я никогда… никогда не стала бы гостить у… торговки водкой! – сказала Лида Поклонная и сморщилась, словно понюхала нечто отвратительное. – Ты меня обманула, да?
– Она обманула нас обоих! – вступил Андрей Поклонный и повернулся к жене. – Репутация для меня все, а ты даже не проверила ничего! Надо же быть такой дурой! Идиотка! Я знал, что ты идиотка, узнал в тот самый день, когда на тебе женился, но не до такой же степени!
– Ты болван! Ты такой болван, что даже не смог отличить торговку водкой от поэтессы!
– А придурок, который подавал нам эту гадость и утверждал, что это кофе?! Что он там набрехал про меня в своей газетенке?!
– Да про тебя и набрехать ничего нельзя, ты, скользкий, отвратительный червяк! Ты даже развестись как следует не умеешь!
Продюсер беззвучно открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба. Скандал, неприличный, как нарыв на носу, раздувался с каждой минутой, грозил вот-вот прорваться, а он ничего не мог поделать!
