иначе…
Весник показал на него глазами, потом закатил их и беззвучно захохотал. Маша посмотрела на издателя с неудовольствием. Она отлично знала это закатывание глаз в свой адрес, которое означало, что она, Маша, непременно должна приходить в восторг от таких мужчин!..
А она вот не приходит. Она вообще ни от каких не приходит, кроме одного.
– Дмитрий Андреевич, я пойду и принесу книги.
– Да тебя только за смертью посылать!
– Я поднимусь в комнату и сразу вернусь, вот клянусь вам!
– Совсем от рук отбилась, – пожаловался Веснику великий, и они оба уставились на нее.
Маша быстро пошла к высокой двустворчатой двери, за которой начинался длинный коридор – дача была спланирована немного как общежитие. Две «залы», две просторные веранды с витражами и широкими ступенями в сад, а между ними длинный и довольно сумрачный коридор, в который выходило множество дверей, и еще была лестница на второй этаж. Из интерьерных причуд Маша запомнила только лосиные рога, которые висели так, что оказывались как бы на голове у каждого, кто случайно проходил мимо них. Мирослава Цуганг-Степченко щебетала, что ее «чоловик» добыл эти самые рога в прошлом году.
– А вот то рожки, – говорила она Воздвиженскому, проводя экскурсию по «Лувру», – то рожки моего чоловика, бо он справный охотник!
Сам Мирославин «чоловик» и «справный охотник» был высоченный, усатый и довольно унылый субъект в английском твиде с кожаными нашивками на локтях. Должно быть, именно так ему представлялся помещик – в твиде с нашивками, хотя ничего менее уместного, чем этот самый твидовый костюм жарким майским днем на официальном приеме, придумать было трудно.
В коридоре никого не было, и Маша быстро добежала до лестницы, перепрыгивая через ступеньки, поднялась на второй этаж, чуть не поскользнулась на скользких лакированных полах темного дерева и очутилась в коридоре второго этажа. С разгону она некоторое время соображала, какую именно спальню отвели им с Сильвестром, потому что все двери были одинаковыми. Кажется, предпоследняя дверь с правой стороны. Или последняя?..
И вот еще вопрос – эти двери запираются, как в гостинице, или в них вообще нет замков, как в обычном доме?!
Так которая же? Последняя или предпоследняя?
Самое скверное, что Маша в отведенную ей комнату ни разу не заходила. Госпожа – то есть нет, не госпожа, пани, конечно! – пани Мирослава, сопровождая ее и Воздвиженского наверх, просто указала, кто в какой комнате станет ночевать – начальник довольно далеко от секретарши, – и уверила, что горничная «разберет их багаж».
Маша взяла с собой даже не чемодан, а небольшой саквояжик. Складывая вещи, мечтала она, что когда-нибудь поедет в отпуск с Родионовым. Только не так, как в прошлом году в Турцию, когда он брал ее с собой только из соображений собственных удобств, а… по-настоящему. Он станет мужчиной, а она его женщиной, и в их саквояже будет лежать их общее светлое будущее – чудесные летние вещички, льняные, шорты, плавки и сарафаны, пахнущие морем и свежим ветром. И совершенно неважно, куда они при этом поедут, хоть на Ямал или в зону вечной мерзлоты, и тогда в саквояже будут свитера и шапки-ушанки! Все равно светлое будущее никуда не исчезнет из саквояжа, который Маша Вепренцева перед отъездом сложит с такой внимательной заботой.
Был еще один отдельный саквояж с книгами, который повсюду таскала за собой Маша, хоть и тяжело и неудобно, а как же иначе? У великого то и дело просили «книжечку подписать», и на этот случай всегда должен быть стратегический запас.
Только где его теперь искать, этот запас, в последней комнате или все же в предпоследней?!
А, будь что будет!
Маша оглянулась – никого не было в сумрачном коридоре, только где-то далеко-далеко за тридевять земель слышался гул голосов и звон бокалов – очень приятный, очень дачный шум. Еще секунду помедлив перед выбранной наугад дверью, она постучала. И прислушалась.
Ничего. Никакого ответа.
Маша нажала на ручку и толкнула дверь. Солнечный веселый свет после полумрака коридора сильно ударил ей в глаза, она зажмурилась, поморгала и только потом огляделась.
Комната как комната. Похожая на гостиничную. Широченная двуспальная кровать под покрывалом, лакированный комод с зеркалом в форме груши, гардероб – одна дверца чуть-чуть приоткрыта, цветы в керамической вазе.
Вот как понять, ее это комната или не ее?! Надо посмотреть в гардеробе вещи. Она брала на смену еще один бронетанковый брючный костюм с белой рубашкой и джинсы и майку Сильвестру. Если вещи ее, значит, и комната ее. Железная логика.
Она подошла к гардеробу и распахнула его. Пусто. На алюминиевой трубе болтались несколько пластмассовых «плечиков», а больше ничего не было.
Может, вещи в комоде?..
Какой-то ровный и едва слышный гул добавлялся к отдаленному «гостевому» шуму, и Маша никак не могла разобрать, что это за шум. Как будто вода лилась.
Маша подошла к комоду, мельком удивившись, что цветы в вазе искусственные, а не настоящие. Интересно, кому это в голову пришло теплым маем в самой серединке цветочной, медовой, разнотравной Украины водрузить на комод цветы из пластмассы?! Как на кладбище!..
Ваза стояла на серебряном подносе, в котором каталось солнце, а под ним была подстелена белая салфеточка с фестонами. Маша потрогала фестоны.
В выдвижных ящиках тоже ничего не оказалось.
Ой, матушки родные, моя это комната или не моя?!
