В конце концов, это просто смешно.
Ветер шевелил легкую кисею на окне, а за кисеей было жарко, день как будто еще только расходился, хотя был уже пятый час, и пахло оттуда именно медом, и разнотравьем, и свежескошенной травой. Когда ее только успели скосить, вернее, когда она успела так вырасти, что ее уже надо косить?..
От сквозняка ли или еще по какой-то случайности, рамы вдруг негромко стукнули друг о друга, кисея надулась пузырем и опала, Маша вздрогнула. Полированная гостиничная дверь в прихожей – видимо, в ванную, – проскрипев, отворилась, и неясный прежде шум стал отчетливо слышен. Это шумела вода.
Кто-то здесь, поблизости, принимал ванну. Мылся.
Маша облилась потом. Вот так история. Мало того, что она влезла в чужую комнату. Мало того, что она шарит по ней, выдвигая ящики и открывая шкафы! Она проделывает все это, пока хозяин комнаты моется в ванной!
Что будет, если Мирослава Цуганг-Степченко об этом узнает?! Страшно подумать! Даже имя великого писателя, у которого Маша «служит», не спасет ее от сурового, но справедливого возмездия!
На цыпочках Маша кинулась к выходу, задела стул, который глухо стукнул о паркет, а ей показалось, что это с гор сошла лавина. Ну, словно они в Альпах, а там то и дело с гор сходят лавины – катастрофа и конец света. Сейчас из ванной, привлеченный шумом, выйдет голый человек и увидит в своей комнате Машу Вепренцеву!..
Под липким потом ее еще пробрал озноб, она замерла, прислушиваясь.
Ничего. Только ровный шум воды и едва слышный гул голосов внизу. Из бассейна долетали голоса детей, значит, Катерина Кольцова до сих пор не выгнала их на сушу.
Все-таки чья, чья это комната?! И где тогда ее, Машина?!
Вода все лилась, и в приоткрытую полированную дверь было видно зеркало, в котором отражалась кафельная стена, а под зеркалом была длинная мраморная полка, совершенно пустая, и раковина какого-то странного цвета.
Не дыша Маша скосила глаза.
Ей бы уйти, пока путь был свободен, ей бы быстренько выскочить в коридор и сделать вид, что ее нет и не было никогда в этой пустой комнате с похоронными пластмассовыми цветами в вазе, но Маша Вепренцева была любопытна. А может, и не была, может, это просто долгая работа с человеком, который только тем и занимался, что придумывал таинственные и загадочные сюжеты, спутала у нее в голове какие-то мысли и искривила не в ту сторону какие-то извилины.
Так или иначе, но у двери в ванную она остановилась и скосила глаза.
Что это такое с раковиной? Почему она такая… странная? Неотмытая, что ли? Как будто в нее перевернули банку с гуашью и забыли пустить воду.
Стараясь не дышать, Маша просунула нос в дверь – шум воды теперь был совершенно отчетливым, – вытянула шею и посмотрела.
Раковина была залита кровью, и в ней лежал нож.
Кровь была очень красной, неестественно красной, как будто и впрямь гуашь, только почему-то было совершенно понятно, что это кровь. Маше показалось, что она чувствует ее запах, запах отточенного окровавленного лезвия, вынутого из смертельной раны.
Запах преступления. Запах погибели.
«Это кровь, а не краска, – сказали какие-то голоса у нее в голове. – А я-то думала, что дети рисовали и вылили в раковину цветную воду.
И почему-то много. Много этого красного цвета».
Она пулей вылетела из комнаты, трясясь и чувствуя, как внутри нее, на уровне груди словно вибрирует бормашина, и еще заставила себя осторожно прикрыть дверь так, чтобы та не хлопнула, и помчалась по коридору, и потом оказалось, что помчалась в другую сторону.
Несколько секунд она тупо смотрела в стену, потом повернулась и побежала обратно, мимо всех дверей, мимо еще каких-то то ли шкур, то ли рогов, чуть не упала на лестнице, потому что ноги у нее дрожали, и повлажневшие от ужаса пальцы скользили по полированным перилам, и каблуки так загрохотали, когда она поскользнулась, что казалось, опять случился горный обвал.
Ну да. Мы же в Альпах. Лавины и обвалы.
В коридоре на первом этаже тоже никого не было, она ринулась в сторону «бальной залы» и попала в объятия того самого джентльмена в пиджачной паре, которого сегодня видела уже несколько раз и так и не знала, как его зовут.
Попавши в объятия, она пронзительно завизжала.
Джентльмен отступил и покачнулся, но рук не разжал. Маша, всхлипывая, набрала в легкие воздуху, чтобы завизжать еще пронзительнее, но тут двустворчатая дверь отворилась и в проеме показалась женщина сказочной красоты, и она что-то сказала, Маша поняла это, потому что губы у нее шевелились, но слов она не могла разобрать. Потом там, внутри ее головы, будто что-то расступилось, и вдруг она стала слышать.
– Что такое?!
– Отпустите меня!
– Да я вас не держу!!
– Матвей, она ненормальная!
– Отпустите вы меня!
– Лида, закрой дверь!
