– В душе! Он мылся в душе, а нож лежал в раковине, и вообще там было… очень много крови.
– В комнате или именно в раковине?
Она печально посмотрела на него.
– В раковине.
– Пойдем посмотрим.
– Вызовите охрану, Дмитрий Андреевич.
Он взялся за перила и покрутил головой:
– Какую, к дьяволу, охрану, Маша?! У меня нет охраны, и у Весника нет! Что ты мне прикажешь делать? Искать пани Степченко, излагать ей про твой нож в раковине, чтобы она кликнула своих макак?! Да с минуты на минуту приедет этот самый Кольцов…
– Он уже приехал!
– …и еще тот, второй, как его?
– Головко. Кандидат в президенты.
– Вот именно. Пошли, ты мне покажешь.
Гуськом, он впереди, она следом, они поднялись по лестнице, и Маша опять чуть не упала, загрохотала каблуками.
– Тихо ты!..
– Скользко очень.
– На катке, что ли? – спросил он сердито.
Сверху затопали, и ловко, как на пружинах, пробежал официант, в белых перчатках, бабочке и с бутоньеркой. У Мирославы Цуганг-Степченко все официанты были с бутоньерками. Завидев Машу с Родионовым, он посторонился и неким особым, официантским образом склонил голову, словно готовый к услугам. Под мышкой у него был круглый серебряный поднос. Переждав их, он вскинул голову и ринулся вниз, только каблуки затрещали.
Маша подозрительно посмотрела ему вслед.
– Что он там делал?
– Где?
– На втором этаже.
Родионов пожал плечами:
– Может, подавал юным леди сельтерскую воду и прохладительные лимонады.
– А там есть юные леди?
– Где?
– На втором этаже.
Родионов раздраженно пожал плечами:
– Маш, это обыкновенный официант. Их тут два десятка, если не больше. Они все чем-то заняты и что- то кому-то подают, на всех этажах и еще на улице!
В коридоре было тихо и пусто, и шум снизу отдалился и стал почти неслышен, как тогда. Неизвестно, что именно ожидал увидеть знаменитый детективный писатель Родионов – свежий труп, что ли? – но вид пустого и тихого коридора сразу вогнал его в скепсис и иронию. Он поднял брови, поставил их уголками и с высоты ста девяноста пяти сантиметров посмотрел на Машу вопросительно.
– Предпоследняя дверь, – сказала она. – По правую руку.
– По правую руку? – переспросил Родионов. – Замечательно.
Широко шагая, он дошел до этой самой предпоследней двери, поднял брови еще выше и постучал. Маша подошла и остановилась у него за плечом, стараясь не дышать. За дверью была тишина, никто не отзывался на стук, и Родионов еще раз постучал.
Маша затаила дыхание.
Он оглянулся на нее, сделал решительное лицо, взялся за ручку и распахнул дверь.
В квадратной просторной комнате по-прежнему было много солнца, и им обоим пришлось зажмуриться на секунду, а потом Маша открыла глаза.
Ну да. Вот комод с зеркалом в виде груши. Вот искусственные кладбищенско-пасхальные цветы, и полированная гостиничная дверь в ванную слегка приоткрыта, кажется, именно так, как Маша ее оставила.
Родионов кивком указал на дверь, и она кивнула. Он постучал и в нее тоже, а потом заглянул.
Маша сжала кулаки. За дверью было темно, ничего не видно. И раковину не видно.
– Здесь?
– Да.
– Точно?
– Конечно.
