Маша видела их в профиль, и даже в профиль было заметно, что нежный муж смотрит на женщину своей жизни с ненавистью, от которой у него даже зубы свело. Он и говорил с трудом.
Маша совсем остановилась, зашла за штору и уставилась в окно, чрезвычайно внимательно высматривая там что-то важное, как капитан судна, заметивший на горизонте черный пиратский флаг.
– Если бы ты не была такой сукой, – в тон ей ответил Андрей Поклонный, – все обошлось бы и без кровопролития. Но тебе же нужна кровь, кровь! Ты же, шлюха дешевая, без этого жить не можешь!
– Истерик.
– Сука.
– Вы подслушиваете? – вдруг громко спросил чей-то язвительный голос, и прямо перед ее носом возник продюсер Матвей Рессель со стаканом в руке. Он стоял на лужайке перед распахнутым французским окном и смотрел на нее не слишком приветливо.
Нет, не так.
Он стоял на лужайке перед распахнутым французским окном и смотрел злобно и подозрительно.
Супруги Поклонные оглянулись, и у красотки, как у тигрицы, зрачки стали поперек.
– Кто это? – спросил Андрей Поклонный брезгливо.
– Горничная какого-то писаки. Зачем он ее сюда притащил, уму непостижимо!..
– Я секретарь Аркадия Воздвиженского, – неизвестно зачем сказала совершенно пунцовая Маша Вепренцева. От невыносимого жара, которым горело все лицо, на глаза еще и слезы навернулись. Маша знала, что стоит ей только моргнуть, и они покатятся по щекам, поэтому она все время смотрела в разные стороны, только чтобы не моргать.
– А по-моему, вы журналистка и вынюхиваете сенсации, – твердо сказал Рессель. – Вот что, голубушка, никаких вам тут сенсаций не будет. Ясненько?
– Я не журналистка!
– А этот крендель с Первого канала, который к вам как к родной бросился? Он тоже не журналист и на Первом канале не работает, да?
Маша Вепренцева даже не сразу поняла, о ком речь.
– Да нет, вряд ли журналистка, – задумчиво произнес Андрей Поклонный, – не похожа.
– Она все вынюхивает, – выговорила Лида Поклонная с отвращением, – она все вынюхивает и везде шныряет. Дрянь!
Тут, видно, в игру включились какие-то силы, о которых Маша ничего не знала и еще даже не успела догадаться.
Андрей лениво поставил свой бокал на столик и сказал каким-то ненатуральным, измененным, театральным голосом:
– А мне она нравится. Очень милая девушка. Девушка, а девушка, как вас зовут? Федя?[4]
Матвей Рессель прямо с газона, переступив низкий подоконник, шагнул в комнату, задел штору, которая сухо затрещала, и с досадой выдернул ткань из-под ботинка.
– Значит, так, – начал он угрожающе, – никакая она не милая девушка, и мы с ней никаких дел иметь не можем. – Это, по всей видимости, относилось к Андрею. – Вы сейчас же исчезаете из нашего поля зрения и больше к нам не приближаетесь. Ясненько? – А это относилось к Маше.
Маша кивнула. Объясняться с ними было совершенно бесполезно. Они не стали бы ее слушать, а если бы и выслушали, все равно не поверили бы.
– Если я хоть в одном издании прочту про сегодняшнюю вечеринку, дорогая, я сам приеду и порежу тебя на продольные полоски, – на ухо ей интимно сказал Рессель. – Нет, лучше на поперечные. На поперечные полоски.
И тут Маша, которую внезапно все это стало забавлять, тоже очень интимно спросила у него, даже с некоторым придыханием спросила:
– Почему?
Он не понял.
– Что почему?
– Почему лучше на поперечные?
Что такое, в конце концов! Она здесь по приглашению, вон Весник похохатывает, и Веселовский стреляет по сторонам глазами, как пить дать ее ищет, и Родионов злится – все нормально, жизнь прекрасна, и наплевать ей на звезд и их продюсеров!
– На поперечные лучше потому, что больше выйдет, – хмуро сказал Рессель, – и давайте, давайте отсюда!..
И Маша пошла, а они – все трое – провожали ее глазами, и она вдруг вернулась.
Из-за них и их штучек она забыла, зачем отправилась искать этого самого Ресселя!
– Между прочим, я вас искала, – сказала она ему почти что весело. Слезы куда-то исчезли, должно быть, жар со щек их высушил. – Вы мне совершенно заморочили голову.
– Мы не даем интервью, – сразу заявил Рессель, а Лида Поклонная прошептала очень громко:
– Идиотка.
