Ну и дела.
– Не всю жизнь, – пробормотала она, подыгрывая Родионову. – А два года только!.. Вас… Мирослава Макаровна пригласила, да, Игорь?
– Ну да. Я ее сто лет знаю. Она тут у них… знаменитость. Тарас Шевченко и Леся Украинка в одном лице, даром что муж паленой водкой торгует!
– Так уж и паленой? – игриво переспросил Родионов. – Или это вы шутите?
– Да откуда я знаю, паленой или не паленой! – с досадой сказал Веселовский. – Так говорят, а там…
Тут вдруг он как-то странно дернул головой и оглянулся – Мирославин «чоловик» сидел все на том же месте, следовательно, рассуждения о водке отлично слышал! Странное дело, но вид у него был совершенно равнодушный. Никак невозможно было понять, что с ним – то ли он так уж пьян, что вообще не воспринимает окружающую действительность, то ли ему все по фигу!..
Веселовский издали поклонился «чоловику», как будто извиняясь, и посмотрел на Машу. Глаза у него смеялись.
– Как я попал!.. – одними губами сказал он и возвел глаза к потолку. – Как я погорел!..
Родионову надоели его пируэты вокруг Маши Вепренцевой – или то, что казалось ему пируэтами, – и он вдруг громко заметил, что день в разгаре и хорошо бы Маше хоть позвонить Ольге Ивановой, решить, что они будут делать, если даже под вечер им не удастся выбраться с распроклятой дачи, из распроклятой Кончи-Заспы!
Веселовский, услышав его начальственный тон, извинился и тоже ушел, и они остались вдвоем, если не считать «чоловика». Впрочем, считать его было как-то странно – он то ли дремал, то ли не дремал, но признаков жизни никаких не подавал.
– Что ты его слушаешь, этого болтуна телевизионного! – с сердцем произнес Родионов. – У тебя чего, дел нет? Так я тебе мигом организую дел целую кучу! Визит срывается! Звони Маркову, объясняй, что тут у нас вышло, пусть он или продлевает пребывание, или придумает что-нибудь!..
– Табаковой надо звонить, – безразлично сказала Маша. Их визит в данный момент ее совершенно не интересовал. Она поболтала в чашке остатки кофе и глотнула. – Табаковой, а не Маркову. А вы заметили, Дмитрий Андреевич, что он врал?
– Кто?!
– Веселовский.
– Да он все время врет, у него профессия такая!
– Да не в том смысле! – возмутилась Маша. – Он врал
– Почему врал?
– Потому что, когда он приехал и с Весником стоял, помните, он сказал, что его пригласил Поклонный. Позвонил, мол, Андрюха или Андрейка, как-то так он его назвал, и сказал: приезжай, повеселимся!..
Родионов пожал плечами.
– Я не помню.
– А по-моему, это важно.
Родионов начал раздражаться:
– Что?! Что важно? Ты чего? На самом деле играешь в детектив?!
– Дмитрий Андреевич…
Он раздул ноздри – он всегда раздувал ноздри, когда злился.
– Как вы не понимаете, что Головко убили, когда мы все были здесь! – Маша Вепренцева даже руки на груди сложила, словно умоляя Родионова выслушать ее, и напрасно это сделала – Родионов терпеть не мог, когда его о чем-то умоляли. Он ведь был «равнодушный» и любил в себе это равнодушие.
– Мне все равно, когда его убили, – резко сказал он. – Займись своими делами, я тебя умоляю!..
– Какими? – сердито спросила секретарша. – Какими делами, Дмитрий Андреевич? Уехать мы не можем. Работать мы тоже не можем. Ребенка забрали Кольцовы. Почему я не могу пока заняться… расследованием?
– Че-ем?!
– Расследованием, Дмитрий Андреевич! А что такого ужасного я сказала?!
Аркадий Воздвиженский подхватил Машу под локоток и проворно поволок ее к французскому окну, за которым скучал милиционер – или как там они называются на мове – в фуражке с высокой тульей, но перед самым выходом на лужайку писатель затормозил. Говорить под самыми ушами у милиционера было бы дико. Тогда он повернулся и потащил ее в другую сторону, но там в кресле в полной отключке разума сидел китайский болванчик Казимир Цуганг-Степченко.
Ну никак не поговорить!
– Отпустите меня, – велела Маша Родионову.
– Что ты придумала? Какое расследование?
– А что такое?
– Мань, ты мне голову не морочь, – сказал Родионов мрачно. – Ты что, совсем ничего не соображаешь?! Это тебе не книга писателя Воздвиженского, и гонорар нам за нее не дадут! Это громкое преступление, ты
