– Да как не мое-то?! Как раз мое!
Кажется, Маша едва удержалась от того, чтобы спросить, когда
– Маш, может, ты мне что-нибудь объяснишь?
Она опять достала телефон и опять протерла панель.
– Да что рассказывать, Дмитрий Андреевич? Нечего рассказывать. Моя сестра родила Сильвестра, когда ей было шестнадцать лет. Только-только исполнилось. И она оставила его в роддоме, не захотела брать. Ну, а мы с мамой взяли. Папа к тому времени уже умер, а у мамы на работе было сокращение, и денег им совсем не платили, а с сестрой и того хуже. Она нигде не работала и учиться не желала. Ей все… развлечений хотелось, а денег на них не было. Да и еды в магазинах не было. Помните начало девяностых?
Дмитрий Родионов промычал что-то невразумительное, что должно было означать, что он помнит.
В начале девяностых у него только-только начинался бизнес, очень успешно начинался, между прочим. Он торговал компьютерами, деньги получал черным налом и купил себе лимузин, кажется краденый. Он ужинал исключительно в дорогих ресторанах, которых тогда в Москве было раз-два и обчелся, и покупал барахло только в «Ирландском доме», который впоследствии благополучно разорился. Деньги он перестал считать после того, как понял, что они вообще не кончаются, и еще из того времени ему запомнилось, что тогдашняя его жена на левой руке носила золотые часы «Картье» – его подарок, а на правой несколько гремящих пластмассовых браслетов. Тогда пластмассовые браслеты в Москве были в моде.
– Ну вот. А мне было семнадцать, только-только стукнуло, у нас всего год разницы. И мы с мамой решили Сильвестра забрать. И забрали. Сильвестром мы его назвали, а Элла зачем-то записала его на фамилию того типа, от которого она родила, ну, а раз Иевлев, мы решили, что пусть уж будет Сильвестр, как в «России молодой». А Элла на Север уехала, на заработки вроде бы, и мы о ней года… три, наверное, вообще ничего не знали.
– И… что?
– Ничего. – Она пожала плечами. – Я работала, а мама растила Сильвестра. Я хорошо зарабатывала, правда, вкалывать приходилось много. Мы в Троицком жили, в электричках холодно, окна выбиты, и ходили они кое-как, без расписания. Я однажды даже в обезьяннике ночевала, представляете?
– Почему?
– Да нипочему. На электричку опоздала, вокзал на ночь закрывали, ну, я и пошла в дежурную часть, попросилась посидеть. Они пустили. Даже чаю мне дали. Хорошие ребята попались.
– Хорошие, – согласился Родионов. – Очень хорошие ребята.
– Сильвестру мы ничего не говорили, потому что не знали, что с Эллой, где она, появится ли… Она появилась, но уже с Лерой. Оставила ее нам и уехала.
– Как?! – поразился Родионов. – Опять?!
– Опять, – согласилась Маша. – И слава богу, что оставила, – добавила она торопливо, – не приведи господи, если бы в детдом отдала.
– Но позвольте! – вдруг возмутился Родионов. – А если она тебе еще десяток привезет? Ты всех возьмешь?!
Маша исподлобья посмотрела на него.
– Поня-атно, – протянул Родионов. – Поня-атно.
– После Лерки мы переехали из Троицкого в Москву. У нас была большая квартира, которую папе когда-то дали. Мы ее поменяли на две, у мамы однокомнатная, а у нас… двушка.
– Зачем вы переехали?
– Потому что она стала нас шантажировать.
– Кто?!
– Элла. Моя сестра.
– Как?! Чем?!
Маша пожала плечами.
– Тем, что заберет детей. Мы не можем ей их отдать.
Родионов смотрел на нее во все глаза.
– Но она все равно нас нашла. И время от времени приезжает, и я даю ей деньги. Всегда. И не надо, – она повысила голос и теперь почти кричала, – и не надо говорить мне, что все это неправильно и глупо! Я даже слышать не могу, что она отберет у меня Сильвестра и Леру!
– А она… имеет на это право?
– Я не знаю ничего о правах, – сказала Маша с неожиданным отчаянием. – Ну зачем вы ко мне пристали, Дмитрий Андреевич?!
– Я пристал, потому что хочу знать!
– Зачем?! Ну зачем вам знать!
Тут он сказал первое, что пришло ему в голову и что укладывалось в давным-давно выбранную им линию поведения:
– Потому что ты на меня работаешь, а я не хочу никаких проблем.
– У вас не будет никаких проблем.
– Я хочу быть в этом уверен.
