– Поклясться честью?
– Маша, – сказал он угрожающим тоном, – я хочу знать!
– По документам, конечно, она не имеет на них никаких прав. Я их усыновила. Обоих. Хотя это было трудно, и денег много стоило, но нам одна женщина помогла из социальной защиты. Кажется, она понимала, что им лучше с нами, чем в детдоме.
– Умная, видно, – одобрил Родионов.
– Так что с документами все в порядке, но Элла… – Маша Вепренцева всхлипнула и сердито вытерла глаза. – У нее… такие…
– Какие?
– У нее вечно какие-то мужики, которых я боюсь! Мы боимся, – поправилась она и опять вытерла ладонью глаза. – Однажды я не дала денег, и они утащили Лерку. Прямо из коляски утащили, когда мама с ней гуляла, представляете? У мамы с сердцем плохо стало, она потом в больнице долго лежала. Подлетели какие-то двое, выхватили Лерку и убежали, а мама осталась с пустой коляской. Господи, я не хочу об этом вспоминать! Не хочу, не могу я, Дмитрий Андреевич!
Они помолчали, глядя в разные стороны. Напоследок Маша еще раз всхлипнула и длинно вздохнула.
– Так это… она звонила нам домой, когда ты так перепугалась?! – внезапно осенило великого автора детективных романов. – Перед самым отъездом?
Маша посмотрела на него несчастными глазами.
– Я не знаю. Правда, не знаю, Дмитрий Андреевич. Тот голос был… мужской, и он говорил, чтобы вы не ездили в Киев, а уж потом… про детей… но я не знаю, простите меня!
– А это мог быть… кто-нибудь из ее… как это называется?
– Что?
– Хахалей, вот что, – сердито договорил Родионов. – Мог быть?
Совершенно несчастная Маша пожала плечами.
– Наверное, мог, Дмитрий Андреевич, но вряд ли. Никто не знает, что я работаю на вас. То есть с вами. Ну, кроме детей и мамы, разумеется.
– И нашего издательства, – подсказал Родионов. – И журналистов, конечно. Ну, и еще персонала двух десятков ресторанов, где мы бываем вместе, сотрудников «Останкина», посетителей книжных магазинов, где мы автографы даем. И так, пяток регионов, вроде Киева, где мы на гастролях. Да? Или нет?
– Да, – согласилась Маша. – И еще… я вам не сказала…
– Что?
Она расправила плечи и отчеканила решительно:
– Накануне отъезда она приходила. Элла приходила, опять с мужиком.
– Ах, вот что! Я помню, – любезно согласился Родионов. – Ты была в истерике и Леру отвезла к Юле Марковой. И все говорила, что ничего не можешь мне объяснить. Пока я все правильно помню?
– Совершенно правильно, Дмитрий Андреевич.
– Я уверен, что правильно, Марья Петровна.
Похоже, только тишина чувствовала себя вольготно в этой комнате, заставленной тяжелой кабинетной мебелью. Людям в ней было неудобно и стеснительно, как будто чужие мужчина и женщина неожиданно оказались вместе… в бане.
– Я не хотела втягивать вас в свои проблемы, правда. Вы мне… верите?
– Верю.
И они опять замолчали.
– Вы меня теперь уволите?
– Уволю, – согласился Дмитрий Андреевич. – Для этого только нужно вернуться в Москву.
Она не хотела спрашивать, но все-таки спросила. Нельзя же, черт возьми, всегда быть сдержанной и умной женщиной!
– А в Москве вы меня уволите?
Он никогда не говорил ничего подобного и вообще старался глупостей не говорить, но тут все-таки сказал:
– Посмотрим на твое поведение.
Зачем-то Родионов опять сел на диван и потер шею, как после долгой работы. И снова закурил.
– Значит, так, – произнес писатель Воздвиженский, покурив некоторое время. – Неизвестно, кто звонил нам с угрозами. Это мог быть кто-то из приятелей твоей сестры, а мог и не быть, потому что непонятно, зачем ему или этой твоей… как бишь ее?.. Салли?
– Элла.
– …зачем твоей Элле нужно, чтобы мы не ездили в Киев.
– Чтобы
