этом не было. Относительно честности тоже большой вопрос. Ваш отец мог быть каким угодно коммунистом, но вполне возможно, что он был при этом обычным человеком, и ему нравились золотые монетки или жемчуг или что там еще.
– Почему мы все это обсуждаем? – вдруг возмутилась Нина Павловна. – И перестаньте собирать эту чертову смородину! Вы набрали уже целую корзину. Что мы будем с ней делать?
– Варить варенье. А больше никаких историй про сокровища вы не знаете?
– Не знаю. И это тоже не история. Это просто детские выдумки.
– А тетя Александра никогда не вспоминала про клад?
– Нет, не вспоминала. Все-таки почему мы это обсуждаем?
Он чуть было не сказал – потому, что ваша мать была убита, и еще потому, что его сегодня ночью кто- то стукнул доской по голове, но не стал. Говорить об этом было еще рано, хотя иногда Кирилл Костромин предпочитал идти ва-банк.
– Куда корзину отнести, Нина Павловна? На кухню?
– На террасу. И пусть Муся смородину пересыплет на поднос, чтобы просохла. Как этот дождь пошел некстати!
Кирилл поставил корзину в центр круглого стола на террасе и, разыскав Мусю, передал ей распоряжение Нины Павловны.
Потом некоторое время караулил Соню, слоняясь возле кухни. Он слышал голоса – ее и тети Александры. Тетя Александра, как водится, была чем-то недовольна и говорила, что Соня хочет ее смерти, а Соня отвечала тихо и безразлично, Кирилл не мог разобрать, что именно.
Наконец послышались шаги, и дверь стала открываться, и Кирилл быстро свернул в кухню. Через несколько секунд туда вошла Соня с подносом в руках.
– Добрый день, – поздоровалась она, не глядя на Кирилла, – вы уже встали?
Пожалуй, это был намек на иронию, и Кирилл ответил как можно любезнее:
– Встал. С большим трудом.
Соня тускло улыбнулась пакету с молоком.
– Сами виноваты. Никто не заставлял вас напиваться.
– Мое моральное падение беспокоит всю семью, – пробормотал Кирилл. Соня в первый раз посмотрела на него.
– Не столько ваше падение, сколько Настя. Вы ведь ее… за ней ухаживаете. И пьете. Это плохо.
«Ухаживаете». Так могла сказать только Соня.
Кирилл быстро закрыл дверь в кухню. Соня посмотрела на него с удивлением.
– Соня, – сказал он решительно, – мне нужно, чтобы вы поехали со мной в Питер.
– Зачем? – На лице у нее было такое изумление, что Кирилл на мгновение усомнился в успехе своего плана. В конце концов он совсем ничего о ней не знал, но ему нужно было подтвердить подозрения. Подтвердить или опровергнуть.
– Эта история с вашим ожерельем…
– Нет никакой истории, – сказала она, и лицо у нее стало холодным и отчужденным. – Забудьте об ожерелье. Я не желаю, чтобы вы вмешивались.
Она налила молока в маленькую кастрюльку и поставила ее на плиту.
– Соня, я не собираюсь ни во что вмешиваться. Я только хочу, чтобы вы вместе со мной и с Настей поехали к ювелиру.
– Я не поеду.
Это было сказано так, что он понял – она не поедет. Силы воли ей было не занимать.
Кирилл хотел спросить – это вы убили вашу бабушку? Или тот человек, что прячется в соседнем доме?
– Если вы не поедете по своей воле, – сказал он холодно, – мне придется вас связать и отвезти силой. Вряд ли кто-то из ваших родственников сможет мне помешать.
Молоко поднялось, перевалило через край, залило огонь. Кирилл схватил кастрюльку, обжигая пальцы, и переставил ее в раковину.
– Видите, что вы наделали, – проговорила Соня. На глаза у нее навернулись слезы. Тяжелая капля капнула на плиту и зашипела, превращаясь в пар.
– Отойдите, – велел Кирилл и, взяв ее за руку, усадил на стул.
– Нужно вытереть плиту.
– Я вытру.
– Что я теперь подам маме? Молока больше нет.
– Налейте ей минеральной воды. Это тоже очень полезно.
– Она не пьет минеральную воду. Господи, почему я не могу ничего сделать нормально!
Кирилл посочувствовал бы ей, если бы был уверен, что она нуждается в сочувствии.
