— Ладно, не ори! Будет тебе секс.
И на какие только жертвы не приходится идти разведчикам. Интересно узнать, сколько им платят?
— Что значит 'не ори'? Это русская народная песня. Научить?
Предложение проигнорировали:
— В лаборатории есть какие-нибудь горючие материалы? Нитрокраска, клей или что-то в этом роде?
— Наверное есть, хотя я не уверен. А зачем это? — я дотронулся до маленького крутого лобика, обрамленного душистыми локонами — как температуру померил.
— Нам нужно попасть на ходовой мостик, поэтому придется устроить небольшой пожар. Чтобы отвлечь внимание.
— А что мы будем делать на мостике? — заинтересовался я.
— Ты споешь, а мистер Липский перепрограммирует систему непотопляемости. Потом пустим в отсеки воду и по домам!
— На спасательном плотике? Все вместе?
— Возможно нам повезет и мы успеем захватить шлюпку. Главное, чтобы началась паника!
Тут я призадумался:
— А почему ты думаешь, что Липский сможет командовать компьютером? Ну, дверь открыть возможно, но что-нибудь серьезнее — не знаю. Он ведь только подражает…
— Этого достаточно, — в ее голосе не проскользнуло и тени сомнения. — Системы распознавания речи далеко не так совершенны, как пишут в рекламных проспектах.
— Понятно. Значит, мы должны зажечь краску или клей, и бежать на мостик? А эти девицы, которые обычно торчат в предбаннике?
В темноте я не видел ее лица, но мне показалось, что она снова усмехается.
— Хороши вы будете! Еще по факелу в руки, и готовы настоящие олимпийцы.
— А как тогда? — не понял я.
Она прижалась к самому уху и зашептала:
— Я дам тебе химическую спичку. Как только опустишь её в жидкость, начнется реакция, а через час она воспламенится — вы должны уже лежать в кроватках и ждать маму. Когда сработает пожарная сигнализация, я приду. Все ясно?
— Нет! Пожалуйста говори медленнее — я плохо понимаю произношение, — на самом деле мне просто нравилось, как она шепчет в ухо. Бяк-бяк-бяк.
Повинуясь служебному долгу Хунхуза повторяла рассказ до тех пор, пока я не выучил его наизусть. Наконец, выделываться стало неприлично:
— Хорошо, кажется разобрался. Перед уходом сунем твою спичку в канистру с бензином. То есть, не с бензином, а с чем-нибудь подходящим, что там окажется. Правильно?
— Да, но будьте внимательны — не намочите взрыватель раньше времени.
— Послушай, всё это связано с риском для жизни! — я наполнил слова трагическим пафосом. — Можем ли мы рассчитывать на благодарность вашего правительства?
— Какую именно? — насторожилась Хунхуза.
— Как-то я смотрел передачу про Нью-Йорк и заметил, что возле статуи Свободы осталось немного места. Думаю, его хватит для скромной скульптурной группы.
Она помолчала:
— За правительство не ручаюсь, но если все сделаете как надо, выделю площадку на своем ранчо. Штат Канзас устроит?
— Вообще-то мне больше нравится Калифорния. Хотя, если статуи будут напротив окон, то по рукам!
— Хорошо, что не в спальне.
— Стесняешься, что ли? Кстати, а как отреагируют на наше постоянное присутствие родственники? Не будет ли случаев надругательства и вообще?
— Тебя интересует мой муж? Он там больше не живет. Поговаривают, что я его выгнала.
— С ума сойти — такая кроткая женщина! А как тебя зовут в штате Канзас?
— По-разному. Фермеры Гингемой, потому что я умею насылать ураганы, а соседи зовут 'Пьяная Китти', — она тяжело вздохнула.
— А, значит ты тоже много пьешь? — спросил я с надеждой.
— Я нет, а вот моя мать, — Хунхуза задумалась, — она была наследственной алкоголичкой. Когда умер отец, суд запретил ей управлять имуществом и назначил опекунов, которые почти всё успешно спустили. А меня отдали в закрытый колледж.
— Извини. А отец, кто он?
— Хочешь знать, не был ли он наркоманом? Нет, он довольно известный художник, долго и успешно работал, а умер просто от старости. Он был намного старше матери, но она пережила его совсем чуть-чуть. Ровно на столько, сколько нужно было нашим опекунам.
— Думаешь, ей помогли?
— С алкоголиками это недоказуемо. Достаточно оставить в баре месячный запас виски и положить на видное место ключ.
— Понятно. И все-таки, у тебя есть какое-нибудь человеческое имя? Как мне тебя называть?
Она вздрогнула:
— Придумай сам что-нибудь, что тебе по вкусу. И довольно об этом. Скажи лучше, что известно о работах доктора Мюссе? Вы разобрались в его файлах?
Меньше всего мне хотелось говорить о вирусах:
— Может, в другой раз? Все равно он не сможет их продолжить.
— Тогда и секс в другой раз.
— Столько шли и вдруг на тебе! Кратко говоря, он воздействовал на вирусные культуры слабыми излучениями — выводил мутантов с новыми болезнетворными свойствами. Но неясно как он получал клиническую картину: или брал с потолка, или…
— Что «или»? Что? — заерзала Хунхуза.
— Или его пациентами были люди!
— Разумеется люди, — она вздохнула, — а кто же еще? Их вербовали в восточной Европе, якобы для работы в США. В рейсе вспыхивали заболевания, что казалось вполне естественным. Больных переводили в изолятор, а оттуда — в море.
— Неужели «Мицар» никто не проверял? Портовые власти, таможня или какие-нибудь военные?
— Он же не заходит в территориальные воды. Снабжение сюда доставляют специально зафрахтованными танкерами, а людей привозят на катере. Как вас с мистером Липским.
— Знаешь, — воодушевленно сказал я, — пожалуй мы ограничимся памятниками — не надо денег.
— Как хочешь, — равнодушно ответила Хунхуза, — Главное, не забывай про бумажку — она сейчас у моего друга. Если что…
Как водой плеснула, Гингема. Нет, недаром фермеры ее так прозвали!
— Хорошо, про бумажку не забудем. Всё остается в силе, кроме долларов и секса, — я отодвинулся.
— Куда? Стой! — она вцепилась в меня с негодованием ребенка, у которого попытались утащить игрушку.
А через некоторое время я уже летел. Бяк-бяк-бяк.
Глава четырнадцатая
