— Почему? — удивилась я. — Что во мне такого плохого?
— В вас? О нет, в вас нет ничего дурного! — засмеялся Михаил и погрозил пальцем. — Не заставляйте меня снова начинать говорить вам эти, как их, комплименты. Правильно я произнес ваше мудреное слово? Ну так вот. Вы можете быть как угодно прекрасны, но кому хочется потрясения основ? Только лихим людям. Хотите стать знаменем, собирающим вокруг себя лихих людей?
Я отрицательно качнула головой.
— А чего вы хотите, княгиня?
— Чтоб меня не убили в ближайшее время, — честно ответила я.
— Кто же вас хочет убить? — улыбнулся Михаил.
— Георг Кавустов. Знаете такого? Михаил кивнул.
— Вот. А есть и другие.
Я не стала объяснять, что одним из «других» оказался как раз его брат, Порфирий.
— И кто вас охраняет на постоялом дворе? — задумчиво поинтересовался Михаил.
— Никто, — вынуждена была признать я. — Лизавета вряд ли сойдет за надежную охрану.
— Княгиня, не согласитесь ли переночевать под моим кровом? — церемонно спросил Михаил, поднимаясь с лавки.
— А как я потом должна буду отблагодарить вас? — сразу уточнила я.
Он беззаботно рассмеялся:
— Никак! Это я должен буду вас поблагодарить — ведь вы окажете мне такую честь! Никодим, забери с постоялого двора веши княгини и ее Лизавету.
— Там еще моя карета с кучером Николой! — спохватилась я.
— И их забирай! — весело приказал Михаил. — Сегодня у нас будет праздник — столько гостей! Поварих предупреди. А завтра праздник будет у Селивана.
— Не надо праздника, — попросила я. — Особенно сегодня. Слишком уж неопределенным было мое будущее, и веселиться было преждевременно.
Лучшее из шагировских платьев было безнадежно испорчено кинжалом Георга и оставлено в покинутой фамильной усадьбе.
Услышав, что мы все-таки отправляемся в городскую шагировскую резиденцию, Лизавета весь вечер перебирала захваченный нами гардероб, предлагая то одно, то другое, но мне все не нравилось.
В итоге остановились на довольно простеньком льняном платье с длинными — до колен, рукавами. К счастью, в рукавах имелись прорези, через которые можно было просовывать руки. Или не просовывать — если застегнуть золотые пуговички. Они меня и привлекли. Еще одним украшением его было легкое, как паутинка, золотое шитье, окаймляющее вырез на груди. Я хотела явиться непременно в шагировских родовых цветах.
Михаил предупредил меня, что княжеский представитель Селиван Криворогое поставлен в известность о чудесном появлении княгини Шагировой, что всю церемонию принятия кравенцовского посольства срочно перекраивают. Как будет теперь — трудно и предположить. Но в любом случае, подчеркнул Михаил, меня ждет восторженный прием.
Он не ошибся. Улица перед расписными княжескими теремами в два этажа была переполнена народом. При появлении моей скромной кареты толпа загудела, зашевелилась, расступаясь.
Никола остановил карету точнехонько напротив длинной ковровой дорожки, что тянулась через все ступени княжеского крыльца к высоким двустворчатым дверям — пока что закрытым. Молодцевато спрыгнул с козел. Толпа замерла, притихла — слышен был только отдаленный детский плач да собачье перетявкивание. Никола распахнул дверцу — и я явилась, сияя Филуманой на голой шее.
Разноголосое «а-ах!» пронеслось по толпе.
— Княгиня, истинная княгиня! — взлетел над толпой истошный бабий вопль, и собравшийся народ — сначала передние, потом все остальные — повалился на колени.
— Матушка… княгинюшка… свет будет над нами… княгиня Шагирова вернулась!.. — причитала коленопреклоненная людская масса.
Я стояла на ступеньке кареты, и мне было неловко.
Из теремов тоже заметили мое появление. Где-то справа оглушительно рявкнула пушечка, в голубое небо взвился белый дымок, двустворчатые двери легко распахнулись, будто гигантская птица взмахнула крыльями. И из темноты выступил на крыльцо сухонький старичок.
Синий камзол топорщился на нем так, будто сшит был на кого-то поплотнее и помассивнее. А может, это старичок усох и стал мал для камзола? Голову его венчала тяжелая, не по погоде, шапка в виде высокого мехового цилиндра — без полей, зато со свешивающимся красным языком из бархата.
Старичок постоял, подслеповато шурясь на карету. Отметил мысленно Филуману на моей шее. Осторожно снял с головы меховой цилиндр, отдал кому-то невидимому в полумраке княжеской прихожей и посеменил, мелко перебирая ножками в сверкающих сапогах, по ковровой дорожке. Розовая лысинка его поблескивала на солнце, а губы беззвучно повторяли: «Княгиня, княгиня!» Общий настрой его мыслей скорее свидетельствовал об озабоченности, чем о радости.
Я спустилась на дорожку и направилась навстречу старичку.
Он остановился, довольный, что дальше идти не придется, и, кряхтя, склонился в поясном поклоне.
— Здравствуйте, лыцар Селиван Криворогов, — сказала я, заранее проинструктированная князем Михаилом. Мои негромкие слова были хорошо слышны в окружившей нас тишине. — Хорош ли надзор за делами княжескими?
— Смилостивься, матушка княгиня, не прогневайся на старания наши. Все именем Божиим да во славу князей Шатровых!
Правую ногу старика запекло болью, начинающейся с пятки, а у меня в памяти всплыло слово «подагра».
Но внешне по Селивану не было ничего заметно, и он бодрым тоном закончил:
— Нижайше прошу пожаловать в терема.
Я вошла в прохладу прихожей, слыша, как толпа, поднимаясь с колен, повторяет на все лады вслед за Селиваном: «Княгиня, матушка!»
Сам же лыцар Криворогов, поспешая за мной, думал о другом: «Что за птица такая? Откуда на нашу голову взялась?» — И в мыслях у него билось сомнение относительно моих способностей управиться с целым княжеством.
Я полностью разделяла его сомнение, но тоже мысленно.
Двери за моей спиной стукнули, захлопываясь, и я остановилась, привыкая к полумраку, лишь едва- едва разбавленному одинокими огоньками свечей.
Прихожая была полна народу. Лиц я не видела, но это было не лыцарство, которое (я знала) должно будет встречать кравенцовское посольство, а теперь и меня. Это были простые стражники. Выстроившись по стойке «смирно» вдоль стен, они исправно ели меня глазами и полностью разделяли восторженное настроение толпы, оставшейся за дверями.
— Княгинюшка, не угодно ли пройти сначала для доверительного разговора? Вот в эту дверцу.
Мы прошли.
За дверцей оказалась комнатка с еще одной дверцей. Мы прошли и туда. Следующая комнатка была с секретом: в стене было устроено слуховое отверстие, а с той стороны сидел некий человечек и внимательно слушал. Что за человечек, я понять пока не могла, потому что все мысли его сосредоточивались на происходящем по эту сторону стены, в комнатке, куда мы зашли.
Селиван мысленно отметил место выхода слухового отверстия (оно вовсе не было заметно, я бы, например, ни за что не догадалась) и даже мельком подумал о подслушивающем человечке что-то теплое, родственное. Кажется, то был его сын.
Из мебели секретная комнатка была оборудована одним-единственным диванчиком, к которому тут же устремились мысли пожилого лыцара. Он хотел попросить разрешения присесть, но и не желал сразу обнаруживать передо мной свою старческую слабость.
Я разрешила сомнения Селивана, предложив:
