— Откуда же он возьмется?
— Сорвется с шеи царственной пальмы.
Она радостно расхохоталась.
— Лучше не смейтесь ему в лицо, — предупредил ее Эгбо. — Конечно, если вы хотите отведать его молока.
— Куда же деться, когда при вас эта бочка?
— Готовьтесь, всегда готовьтесь к пришествию бога. В этих местах воду не пьют. С деревьев сходит пальмовая водка. Вода — изобретение городское и, увы, деревенское. Пьющий пальмовую водку в лесу отделен от бога прозрачным воздухом. Он не вливает воду в причастие.
Она захлопала в ладоши:
— Вдохновенная лекция, чудесно... остановитесь, вот то, что нам надо.
— Бочонок вина, ароматная дичь и книга, загадочная, как ты, рядом со мною в келье...
— Вы любите Омара Хайяма?
— Одно четверостишие.
— Что значит: «Загадочная, как ты»?
— Если бы я вас знал, то не назвал загадочной.
Дорога почти исчезла, и Эгбо вел машину среди кустарников и вьюнков, и полный бочонок грузно катался по полу.
— Если вы разобьете машину, то так вам и надо.
— Пальмовая водка не предает своих, поверьте мне.
Он выключил мотор.
— Вслушайтесь!
— Мы у реки?
— Она в нескольких ярдах. Вот то, что я вам хотел показать. — Он нашел знакомое дерево и уверенно раздвинул руками кусты. — За мной. Осторожно. Не оставляйте следов.
— В чем дело?
— Минуту. — Он давно стыдился своего эгоизма. Сотни раз он твердил себе, что обязан привезти сюда Секони, и всегда откладывал до следующего раза. Они вошли в подлесок, казалось не оскверненный дыханием человека, и он показал ей соборы, построенные и покинутые жирными мерцающими муравьями. Новые росли на глазах, живые от белесого роения строителей.
— Как трудолюбивые монахи, — сказала девушка.
— Это кажется бессмыслицей — построят и бросят. Идемте сюда, я покажу вам шедевр. — Он развел ветки и остановился, ожидая восторга, словно показывал ей творение своих рук. — Разве это не богоматерь с младенцем?
Ветер отполировал две гранитные фигуры, жуткие в своем реализме, как текучие лики туч. Они возвышались, объединенные гротом, как коричневое надгробье среди росистых кустов и еле подвижных пальм.
— Пожалуй, теперь я привезу сюда Шейха.
— Кого?
— Шейха. Его настоящее имя Секони. Он скульптор.
— Обязательно привезите.
— Если вы не боитесь и можете задержаться до поры, когда тени станут длиннее, вы увидите, как потемнеет грот и посветлеют фигуры.
Они зашагали к реке, прошли вброд по заводи к любимому камню Эгбо, похожему на дельфинью спину. Эгбо глядел на лес, где за двадцать миль отсюда был погружен в раздумья Олумо.
— Не шевели ногами, — сказал он. — Я принимаю гостью.
— Неважно прожарено, — говорила она, впиваясь зубами в птицу.
Эгбо отпил водки и протянул ей бочонок.
— Осторожней, — сказал он, — к этой водке не прикасалась рука воды.
Она чувствовала, как водка стекает по подбородку на платье, и Эгбо с трепетом отвернулся от ее маленьких грудей.
— Никогда не пила такой пальмовой водки.
— В библиотеке ее не достанешь.
Она снова стала серьезной.
— Вчера, нет, даже сегодня утром, если бы кто-то сказал, что я буду сидеть на середине Огуна, пить пальмовую водку и есть недожаренных птиц...
Эгбо долго смотрел на нее, и она наконец спросила:
— Как вы нашли это место?
Эгбо рассказал ей о ночи ужасов под мостом.
Она сидела, болтая ногой в воде, голова склонилась на грудь, а он говорил о том, как тьма сменялась рассветом.
— И вы никогда никого сюда не приводили? Даже Сими?
— Нет. Это была ночь открытий, и я сделал их в одиночестве. Бывает, проснешься утром, и ощутишь в себе великий дар, и не будешь пытаться его объяснить. Я часто ездил сюда, вдохновлялся и отдыхал. Он нужен мне больше друзей, они всегда чем-то заняты, я же живу от события до события. Словно жизнь — только опыт. Здесь я осознаю, что этого мне достаточно. Тут я отстаиваю свои права. Когда-нибудь я пойму, что сюда надо было прийти лишь один раз.
— Что же вышло сегодня, когда вы решили...
— Отстаивать свои права? Нет, об этом рано еще говорить.
— Да я все понимаю. Некоторые люди не могут жить без сочувствия.
— Пожалуй. Их неполноценность больше моей.
— Вас-то нельзя назвать неполноценным.
— У вас добрая душа, но вы ошибаетесь. Кто осмелится считать себя полноценным?
— Кто-то осмелится. Это даже необходимо.
— Не тогда, когда вы получите диплом с отличием. И даже не тогда, когда воспитание и образованность станут вашей второй натурой.
— По крайней мере, необходима уверенность в своих силах.
— Да, в вас это, кажется, есть. Вот вы решили поехать со мной. Вы плюнули на естественные опасения и приличия и решились рискнуть.
— Не думайте так обо мне.
— А что, я не прав? Вы вели себя как одинокий человек, и я исполнен к вам уважения.
— Давайте не будем болтать впустую. Мне не нравится ход ваших мыслей.
— Еще одно прозрение. Интуиция вaс не подводит. Если так продолжать, мы узнаем друг друга лучше, чем надо.
— Да, говорите о чем угодно, только смените тему. Расскажите о министерстве, о ваших досье, о чем хотите.
Эгбо потянулся к ней. Жесткость была лишь внешней ее оболочкой. Упрямое самоволие растаяло в жадных руках. В ней текла чистая грубая кровь, она расплескалась на пальцах бога, и Эгбо стыдливо смыл ее речной водой. Он признался, что после ночи у Сими он так никогда еще не боялся.
— В следующем месяце у меня экзамен, — сказала она. — Не старайтесь меня разыскивать.
Банделе с ключом в руках остановился у двери.
— Я забыл тебя предупредить. У меня гость. Он вряд ли тебе понравится.
— Чтобы не быть в Лагосе, я готов на любые мучения, — ответил Саго. — Кто он?
— Какой-то журналист, путешествует по Африке на попутных. У него такие фотоаппараты, каких я сроду не видел.
— Англичанин?
— Немец. Но считает себя американцем.
