– Ты о чем?
– Разумеется, об Охоте, – Володя сосредоточенно смотрел под ноги. – Не нравится мне все это. Нас тут, может быть, всего тридцать или сорок человек, а мы выслеживаем друг друга, точно дикие звери.
– А мы и есть дикие звери. Читай Чарльза Дарвина.
– Ты говоришь и за себя?
– При чем тут я? Охота – не моя затея. Пилберг предложил, все поддержали.
– И ты считаешь это нормальным?
– Надо же им чем-то заниматься.
– Значит, всему виной – скука? – капитан нахмурился. – Хотя я понимаю… Профессор о том же говорил. Мы ведь всего-навсего частица человечества – и частица, наверное, не самая лучшая. Не ученые и не художники.
– Вот именно – не ученые и не художники. Поэтому чего ты хочешь?
– Да так… Тошно просто. Получается, что все наше мировоззрение строится на войне.
Гулю стало отчего-то жаль капитана. Ему казалось, он читает мысли приятеля. Все-таки кое в чем они были удивительно похожи. Как и Гуль, Володя оставался честен перед самим собой, яростно противясь обстоятельствам, не принимая того, что не хотелось принимать. И тем не менее оба вынуждены были отступать. Правда, пути отступлений они выбрали разные. Володя соглашался остаться и потому переиначивал себя, с терпением изучая мир, к которому следовало так или иначе привыкнуть. За старое он цеплялся скорее по инерции, шаг за шагом отдаляясь от Гуля. Ступив на канат, он словно собирался с духом, готовясь окончательно выпустить из рук последнюю опору. Гуль же выбрал для себя бегство. Он отвергал этот мир, как голодающий отвергает пищу, зная, что она не пойдет ему впрок. И если капитан ломал голову, пытаясь распознать подоплеку того или иного явления, Гуль загружал себя совершенно иными задачами. Перебирая в уме увиденное и услышанное, он словно пересыпал из горсти в горсть серые невзрачные зернышки фактов, силясь угадать среди них тот единственный, что подсказал бы дорогу домой, на волю. Ему тоже не нравилось затеваемое мероприятие, но он и не вызывался волонтером. Собственно говоря, он и сам не знал, зачем поплелся вместе со всеми. Сработала очевидно идиотская тяга к кучности. Так сказать, принцип несвободы от общества.
За эту самую несвободу Гуль и обругал себя. Мысленно. Искоса поглядел на капитана и качнул головой. Вероятно, Володя выдумывал сейчас некую оправдывающую философию – для себя и для здешнего мира. И в конце концов наверняка выдумает. Кто ищет, тот найдет. Но спросите-ка проще: кому это надо, когда ты в строю?… Тебе? Или шеренгам шагающих?… Да никому это не надо! Просто кучей сподручнее бить, а в одиночку труднее защищаться. Вот и вся философия. Стадо всегда сильнее одиночки и всегда бессовестней. Потому что совесть общества – миф. Совесть у каждого своя, а общество живет кодексом. И это в лучшем случае!..
– Ты замечал, какая здесь тишина? – Капитан издал нервный смешок. – Молиться хочется, а не стрелять.
Гуль передернул плечом. Как бы то ни было, но выбрались они сюда именно пострелять, и он впервые с пугливым интересом прищурился на свой автомат.
Если в первом отделении на стене висит ружье, значит дело пахнет керосином. Что-нибудь да жахнет, кто-нибудь да рухнет, цепляясь пальцами за скатерть, за стены и за мебель. А насчет тишины капитан прав. Тишина, что называется, настоящая, без примесей и добавок. Этакая гигантская сурдокамера. Ни ветра, ни дождей, ни птиц. Последние, впрочем, тоже могли здесь рано или поздно объявиться. И почему нет? Чем, скажите, пернатые лучше людей?… Только вот будут ли они тут петь? Или потеряют голос, как люди теряют нюх?
Споткнувшись, Гуль чуть было не растянулся, но Володя вовремя поддержал его. С тех пор, как они попали сюда, Гуль не раз задавался вопросом, что же такое стряслось с их обонянием. Оно не ухудшилось и не обострилось, оно попросту пропало. Дыша через нос, они абсолютно ничего не чувствовали. Воздух, если это был воздух, стал стерилен и безвкусен. А было бы интересно принюхаться к здешней атмосфере. Чем могла пахнуть эта живая, сама собой передвигающаяся сурдокамера? Расплавленным золотом? Ртутью?… А может, это и хорошо, что они ничего не ощущают? Не всякие миазмы приятны…
Впереди произошла какая-то заминка. По колонне – от головы к хвосту полетел тревожный шепоток. Что-то он, по всей видимости, означал. Что-то очень важное, потому что люди вдруг побежали. Рядом с капитаном возник Пол Монти – как всегда легкий и быстрый, сияющий белозубой улыбкой.
– Вперед, парни! Через двести шагов котловина. Там они, субчики, и сидят! Смотрите на других и вовремя жмите курки.
И снова заработал принцип стадного послушания. Ни Гуль, ни Володя и не пытались возражать. Разворачиваясь в неровную цепь, отряд стремительно скатывался к указанной цели. Пупурчатый рельеф временами дробил их, разводя в стороны и снова смыкал в единую группу. Капитан куда-то пропал. Теперь рядом с Гулем бежали Фергюсон и Сван. Виляя между валунов, перепрыгивая через встречные трещины, они добрались наконец до края котловины.
Земля обрывалась гладко и круто. О том, чтобы по-человечески спуститься в этом месте, нечего было и думать. Гуль прикинул на глаз и ахнул: – высота шестиэтажного дома, не меньше. Только не вверх, а вниз. Впрочем, времени на раздумия не оставалось. Вернее, им его не дали. Хлопнул заполошный выстрел, и далеко внизу забегали, засуетились фигурки людей. Наступающих колонистов заметили.
Вскинув к плечу автоматическую винтовку, Сван дал несколько прицельных очередей и, плюхнувшись спиной на кромку обрыва, лихо соскользнул вниз. За ним последовал Фергюсон. Кругом вовсю уже громыхала стрельба, и только Гуль все еще оставался выключенным из общих событий. Пересилив себя, он с опаской перевалился через край и с отчаянием обреченного толкнулся руками.
А далее Гуль с удивлением убедился, что скольжение получалось совершенно безопасным. Задохнувшись от скорости, он вспомнил на миг детство и ледяные зимние горки. Все повторялось… Через пару секунд он стоял уже внизу, с сомнением взирая на головокружительный склон, с которого он только что скатился. Притопнув и убедившись, что все цело, с автоматом наперевес, Гуль бросился за убежавшими далеко вперед.
Минуя высокую, смахивающую чем-то на бочку скалу, на мгновение задержался. Здесь лежало чье-то тело. Даже не разглядывая, тут же вспомнил. Землистое лицо, шепелявая речь – Чен! Это был несомненно он!.. Гуль поспешил дальше.
Еще одно тело. На этот раз Трап. Чужой Трап… В спешке Гуль не заметил промелькнувшего нюанса, не заметил, с какой легкостью, почти не задумываясь, записал лежащего в «чужие». Вероятно, было все-таки некое скрытое отличие
Навстречу выскочил из-за камней улыбающийся Пол.
– Все! Четверых положили, остальные ушли. Тут у них под боком тоже оказалась парочка проходов. Но это чепуха! Главное, Чена зацепили, а он у них – первая голова. Вроде нашего профа,
– Монти кивнул в сторону неподвижного тела. – Вспоминаешь? Это ведь он меня тогда…
Ведомый Сваном, из-за скал показался хромающий Ригги.
– Только вот его в ногу шкрябнуло, – жизнерадостно сообщил Пол. – И Хадсону по каске ковырнуло. Зато сколько у них тут добра всякого в пещерах! Бочки с мазутом, ящики с консервами… Жрать это, понятно, уже нельзя, но ведь интересно! Палатку, кстати, нашли меховую! Уж не с вашего ли северного полигона?
– Как там Володя? – Гуля совершенно не интересовали трофеи.
– В порядке твой капитан! Тоже одного положил.
– Одного?
– А сколько ты хотел?
Обойдя сияющего лейтенанта, Гуль миновал черные провалы пещер и свернул за поворот. Котловина здесь резко сужалась, образуя подобие фьорда, и света здесь было значительно меньше.
Володя стоял на каменных ступенях и, опустив голову, рассматривал скрючившегося на земле человека. Гуль медленно приблизился. Глядя на убитого, не сразу признал Свана.
