прямо в сердце.
Ноги у Гуля подломились, и чтобы не упасть, он поспешил сделать шаг. Ни к селу, ни к городу пробормотал:
– Видишь, ты оказался прав. У них такая же кровь, как у нас.
– Да, такая же, – эхом отозвался капитан.
– Ничего, он оживет, – Гулю мучительно захотелось присесть, и он опустился на ближайший валун. – Как все получилось?
– Просто… Очень просто. Он выскочил и поднял пистолет. Я тоже поднял пистолет, но выстрелил чуть раньше. Он упал.
– Ты не виноват, – пробормотал Гуль. – Ты защищался.
– Разумеется, – Володя поднял на него глаза. – Послушай, Гуль, а что ты будешь делать, если увидишь однажды среди них самого себя?
– Как это себя? – Гуль растерялся.
– Ты считаешь это невозможным?
– Нет, но…
– Словом, ты об этом не думал.
– Нет, – признался Гуль.
– Жаль. А я вот думал. Даже, когда сюда шел и с тобой беседовал… – Капитан отошел в сторону и тоже присел. – Только слабая у меня голова для подобных дум. Убить, Гуль, значит, задуматься над жизнью. Не умеющие думать не убивают – вот в чем трагедия.
– Но ты же никого не убил!
– Я задумался, и этого вполне достаточно. А оживет он или нет, это не столь важно. Я выстрелил, он упал. В мыслях своих я убил.
– Что за вздор!..
– Нет, не вздор. Может, я излагаю скверно, но… Понимаешь, Гуль, я вдруг понял, что покажись из этой пещеры не Сван, а мой или твой двойник, я снова бы выстрелил. Испугался бы, но выстрелил.
– Правильно, потому что мы оба знаем, что они двойники.
– И что с того? Разве от этого легче? – в глазах у Володи мелькнуло злое отчаяние. – Разве они – не такие же, как мы с тобой?
– Но два «я» – разве это возможно?
– Откуда я знаю? Наверное, возможно… – капитан покосился на убитого. – Ты только представь себе: еще один Гуль! Он – это ты и наоборот. До молекулы, до атома. И бог с ней с внешностью, я не о ней. – Володя вздохнул. – Неужели ты не понимаешь? Это же чудо!.. Еще один Гуль. Это даже ближе, чем брат. Потому что это полностью ТЫ!
Гуль поежился. Дымчатая кутерьма окутала их. Горы пропали, словно кто-то раскинул над головами шатер. Крохотная площадка – все, что осталось на их долю. За пределами этой площадки воздух становился плотным и непроницаемым. Гуль, пугаясь, расслышал удары собственного сердца. Пульс замедлялся, а вместе с ним, казалось, останавливалось и время. Тяжелым задыхающимся поездом оно стремительно сбрасывало скорость, разгадав на входном светофоре комбинацию огней, лишающую его права на ухарство в этом изолированном от мира пространстве. Подобные фокусы давно уже не забавляли Гуля. Привстав, он ощутил, что ноги его дрожат, и снова присел. Володя же погружался в себя и не замечал ничего вокруг.
– Ты знаешь, я мог бы пожалуй дружить с самим собой, – признался он. – И, пожалуй, был бы счастлив такой дружбой.
Пальцами помассировав шею, Гуль хрипло спросил:
– А может, тебе было бы скучно? С самим собой? Как ни крути, ничего нового: одни и те же мысли, одно и то же настроение.
– Да нет же! – с жаром воскликнул Володя. – Я задавал себе этот вопрос. Нет, Гуль! Мы ведь никогда себя толком не знали. А в каждом из нас – бездна, бесконечность, на познание которой может уйти вся жизнь. А это не может быть скучным. Все, что напридумывало человечество, так или иначе крутится вокруг людей. Философия, искусство, политика… Нам и космос, вероятно, нужен только для того, чтобы взглянуть оттуда на самих себя. В сущности ничто другое нас никогда не интересовало. Тысячелетия мы раскручивали один и тот же волчок, а он то и дело заваливался. Это не от простого, Гуль. Это не может быть от простого. Все наши нескладности как раз оттого, что слишком уж много в нас всего понапичкано, и, возможно, двойники – тот самый шанс, что позволит кому-то излечиться при жизни. Понимаешь?… Я чувствую здесь УМ, Гуль, чужой и невероятно мощный, бросающий нам даже не соломинку, а целый канат. Надо только увидеть его и воспользоваться им.
– Почему же мы не видим?
– Да потому что стреляем в самих себя! – прошептал капитан. – И мы с тобой ТОЖЕ могли выстрелить!
– Но ведь не выстрелили?
– По случайности!.. Там, – капитан указал в сторону пещер, – лежит еще один наш добрый знакомый: Ригги. И догадываешься, кто его? Он же сам. Сам себе в ногу и сам себе в висок. Теперь ты понимаешь, о чем я?… Мы не только не принимаем двойников, мы испытываем к ним особую ненависть, мы их боимся, как свидетелей того неведомого, что у каждого из нас на душе. И потому убиваем с особым азартам, как убивали бы смертельнейших из врагов.
– Они не умрут, – упрямо пробубнил Гуль. – Ты же знаешь, здесь не умирают.
Капитан устало посмотрел на него. Взгляд его отражал старческую усталость.
– Умирают, Гуль. Еще как умирают… И ты, и я – все мы так или иначе обратимся здесь в каинов.
– Только не надо про всех! – рассердился Гуль. – Каины, авели, всеобщее братство… Знакомо до зубной боли! В конце концов я никого не убивал и убивать не собираюсь. Прибереги красноречие для тех, кто заслуживает этого. Например, для Пилберга. Он такому собеседнику только обрадуется. А я, если ты припомнишь, конечно, предлагал кое-что другое.
– Уйти отсюда?
– Да уйти!
– Но куда, Гуль? – капитан произнес это таким пустым и безжизненным голосом, что вся злость Гуля моментально испарилась.
– Домой, Володя, – быстро и суетливо заговорил он, – на родину. Нам же есть куда идти… Они же не искали как следует! Им все равно! Что здесь, что там…
– Иди, Гуль. Если хочешь, ищи. Я не верю, что отсюда можно выбраться. А теперь уже и не очень понимаю, нужно ли вообще отсюда уходить.
– Но почему?! – Гуль стиснул пальцами собственное колено. Какого черта ты здесь забыл?
– Не здесь, – вяло улыбнувшись, капитан коснулся своей груди. – Вот здесь, Гуль… Что-то произошло с моими географическими понятиями. Мне уже все равно, где я буду находиться. Там или тут…
– Я тебя не понимаю.
– Я сам себя не понимаю. Но возвращаться не хочу.
Ослепнув от внезапной догадки, Гуль сипло предположил:
– Уж не собираешься ли ты отправиться к Мудрецам?… Володя! – Гуль встревоженно засуетился. – Володька, это же смешно, в конце концов! Просто чушь собачья!.. Что ты знаешь о них? Ровным счетом ничего!.. Да погоди же ты!..
Не произнося ни звука, Володя поднялся и, сделав шаг, скрылся за густой клубящийся пеленой. Гуль метнулся за ним, но ударился о твердую поверхность и упал. Стиснув рукоять автомата, свирепо ткнул кулаком в туманное пространство. Он не понимал, как мог пройти здесь капитан. В метре от его ног поднималась высокая скала. Багровый мирок снова подбросил ему один из своих фокусов. Вскипающий пузырями воздух закручивался в непродолжительные смерчи, дымчатые нити вились перед глазами. Вытянув руки, Гуль осторожно двинулся вдоль скалы. Ноги ступали в невидимое, и каждую секунду он ждал, что сорвется в притаившуюся пропасть или нечто подлое, болезненно-острое, прицелившись, ударит из тумана в лицо. Мучительное, по-черепашьи медленное движение напомнило о давнем, когда он, юный пионер, нырял в торфяную муть старого карьера. Все происходило точно также. Руки гребками проталкивали
