нас. И ничего с этим не поделать…
Сонно встрепенувшись, Гуль оглядел зал. Снова крутили какой-то фильм, и динамики обрушивали на слух зрителей буханье разнокалиберного оружия, монотонно схожие вопли жертв.
Зачем приснилась ему та далекая, ныне уже не существующая собака? Зачем, черт побери, сны тычут измученных, разуверившихся во всем взрослых в забытые детские годы?
Гуль огладил ладонью разорванный рукав пиджака и поднялся с кресла. Его качнуло, и он подумал, что обычному человеку в его положении давно следовало бы подкрепиться. Что ж, он и подкрепится. А почему нет? Хватит стесняться и озираться по сторонам. Пилберг был прав, утверждая, что колонистам достаточно радиации, которой до малейших пор пропитана плоть каракатицы. Сейчас этой энергии ему явно недоставало. Следовало возвращаться к прежнему земному рациону. Мир, в котором он так желал очутиться и в конце концов очутился, был беден лучистой энергией. Зато здесь ежедневно поглощались тысячи тонн мяса, фруктов и овощей. И если ему вновь хочется стать человеком, можно начать и с этого.
Выйдя в вестибюль, Гуль сообразил, что уже вечер. Он просидел в зале до наступления темноты. В паузах между сеансами заходил знакомый билетер, проверяя, все ли покинули помещение. На Гуля он смотрел, как на пустое место. Приблизившись к выходу, Гуль молча повернулся. Ему не очень-то хотелось делать это, но костюм с продранным рукавом бросался в глаза.
С покорным видом, так и не произнеся ни звука, билетер протянул ему плащ. Пожелав старику здоровья на сто лет, Гуль вышел на улицу.
Первым пунктом в его плане значилось какое-нибудь заведение, в котором можно было бы подкрепиться. Шагая по тротуару, он шарил глазами по неоновым сверкающим надписям, выискивая место поскромнее. Над самой головой, шумно и бестолково хлопая крыльями, пролетела пара голубей. Один из них чуть было не задел его. Сидящий на каменном бордюре подросток рассмеялся, бесцеремонно указав на Гуля пальцем. Глуховатый тембр, интонация ломкого неокрепшего голоса. «Переводчик», поселившийся в голове Гуля, послушно воспроизвел насмешливые слова. Поежившись в тесноватом для него плаще, Гуль оглянулся на смеющегося. Никакая это не телепатия. Он ловил и усваивал устную речь, впитывая ее через облик людей, через мимику и жесты. Чужие мысли лишь отчасти дополняли картину. А, возможно, он и здесь заблуждался. Мозг – хитрейшая из всех изобретенных природой машинок. Что, если он только догадывался о произносимом, а, догадываясь, сочинял фразы на свой лад?…
Гуль чертыхнулся. Ответы, неуловимо изменчивые, юркие, как рыбная молодь, не давались ему. Впору было свихнуться, но Гуль не собирался сдаваться. В его ситуации следовало отмежовываться от лишних проблем. Вот и с этой дьявольской артикуляцией, – не думать о ней и все! К черту! На самые дальние острова!.. А у него пока и других задач предостаточно!
Он скосил глаза на выглядывающие из-под плащевой ткани манжеты. Снятая с манекена сорочка медленно, но верно приобретала мглистый оттенок. Скрывающееся под костюмом казенное обмундирование не в состоянии было уберечь от тления.
'Нелепо! – мелькнуло у него в голове. – До чего все нелепо! Эти кирзовые сапоги под стрелочками брюк, желтеющая рубаха… Конечно, над ним будут смеяться. Чего еще ждать в подобном обмундировании?…
Слуха Гуля коснулась знакомая мелодия. Остановившись, он в сомнении бросил взгляд на аляповатую неоновую рекламу и, толкнув одну их стеклянных дверей, очутился в вестибюле молодежного дансинга. Мелодия приобрела мощь и ясность, однако Гуль так и не припомнил, где и когда ее слышал раньше. Возле выкрашенной под мрамор стены сидели на корточках худосочные бесполые создания и, затягиваясь сигаретами, со знанием дела пускали в воздух перед собой сизые, туманные кольца. Некто высокий с оголенной мускулистой грудью шагнул навстречу, но Гуль опередил его. Сидящие у стен не мешали ему. Дрянь, которую они курили, совершенно опустошила юные мозги. Единственная ленивая мысль, которую сумел выловить Гуль, принадлежала тоскующему вышибале. Он хотел прозаического – получить с вошедшего плату за вход. Раньше, чем верзила раскрыл свой заросший рыжей щетиной рот, Гуль всучил ему мысленно пару денежных купюр, за что и был немедленно пропущен.
Зал дансинга дрожал сотрясаемый топотом и могучими динамиками. Площадка под скачущим людским стадом, расчерченная на квадраты и ромбы, вспыхивала в такт с ударником то розовым, то безобразно- желтым капитулянтским светом. Не снимая плаща, Гуль прошел в затемненный угол и уселся на первый же свободный стул. Заведение было не ахти какое, но в нынешней ситуации его вполне устраивало. По крайней мере здесь он чувствовал себя в безопасности и кроме того здесь имелась пища. Блики прыгали по раскрасневшимся лицам, дым от сигарет поднимался к зеркальному потолку. Рассмотреть кого-либо в этой сумятице светотеней было достаточно сложно. Легким усилием воли он отключился от внешнего грохочущего окружения и тотчас очутился дома…
Дом! Как же это сладко, черт возьми! Темные кирпичные стены, исчерканные рисунками, исшорканные кожаными мячами, дворик, завешенный сохнувшим бельем, и старая песочница с облупившейся краской на деревянных перильцах. Ничто другое человек никогда так не узнает и не изучит, как собственный двор. Он испятнает его миллионами следов, и миллион криков осядет в пыли этого крохотного пятачка земли. Математики открыли число «пи», физики – гравитационную постоянную, и это правильно. Что-то должно быть в жизни незыблемым, не зависящим от социальных потрясений, что-то похожее на эти самые постоянные. Скучен и жалок тот, душа которого подвешена в пустоте. Более, чем ногам, ей нужна опора.
«Скучен и жалок…,» – вслух прошептал Гуль. В открывшиеся глаза вновь ударил ущербный свет ламп, виски сдавило от скрежещущей музыки. Он принял решение. Через день-два он окажется дома. Дома!..
Трепетными ладонями сердце прошлось вкруг по барабанам, маленьким и большим, звонкой дробью отозвалось в голове.
Пилберг, Фергюсон, Сван и другие… – ему никогда не понять их, а им не понять его. Слишком уж хорошо умели они забывать, слишком быстро распрощались с надеждой выбраться из багрового мира. А может, дворик, приютивший их детство, выветрился из памяти? И получилось, что вроде как этого дворика не было и вовсе? Ведь что такое наша память? Неведомое заснеженное поле, по которому прыжками мечется жизнь, и рассерженная метель спешит за нею, как спешит воспитательница за расшалившимся малышом, не успевая заметать вытоптанное. Хранилище мелодий и разговоров, радостей и обид, которые нужны нам, которые рано или поздно, осознанно или нет, но обязательно пригодятся. Значит, и наши дворики тоже нужны нам.
Гуль сморгнул. Служащий заведения, маленький и коренастый, в малиновом узорчатом пиджаке, с фирменным значком на груди, удивленно смотрел на его сапоги. Задвинув ноги подальше под стул, Гуль мысленно поманил служащего. Малиновый пиджак покорно приблизился. При каждом его шаге буковки на серебристом значке весело и искристо поблескивали. «Розмари» – прочитал Гуль. Вероятно, название дансинга… Все так же молча он велел человеку принести что-нибудь поесть и без особых усилий проделал с ним тот же фокус, что и с вышибалой. В полной уверенности, что только что получил от посетителя крупную банкноту, служащий растянул губы в подобострастной улыбке. Гуль поспешил отпустить его. Музыка на минуту смолкла, и тотчас рядом плюхнулись на табуреты распаренные от танцев вихрастые юнцы. С хлюпаньем потягивая из маленьких бутылочек темное пиво, они принялись поругивать кого-то из приятелей, разражаясь время от времени язвительным смехом. Покончив с пивом, непринужденно закурили. И снова Гуль поймал себя на том, что взирает на здешнюю молодежь взглядом опытного взрослого. Нечто изломило его жизнь, отгородив от прошлого красной чертой. Собственной юности он больше не принадлежал.
– Телефон, мистер… Вас просят подойти.
Перед ним стоял все тот же малиновый пиджак. Пунцовое лицо светилось готовностью услужить. Гуль опешил. Он не понимал, о каком телефоне может идти речь.
– Вы ошиблись, – пробормотал он. – Меня здесь никто не знает.
– Мне описали вас. И даже подсказали, где вы сидите. Я сразу понял, что это вы.
В груди у Гуля похолодело. Стало быть, они снова сумели выследить его. Но, черт подери, каким образом?! Гуль был уверен, что в зале нет никого из загонщиков. Он наверняка бы почувствовал их присутствие. Что крылось за этим звонком?
Проследовав за служащим в небольшой коридорчик, Гуль увидел телефонный аппарат. Взяв дрогнувшими пальцами трубку, заставил мысленным посылом человека со значком удалиться.
– Слушаю вас, – он трепетно вздохнул. Свободной ладонью зажал второе ухо, защищаясь от
