в холке примерно метр пятьдесят. Гнедой масти, крепкая — как говорится, и в пир, и в мир. А ведь лошадь нам пригодится, ту же землю пахать. Ничего не поделаешь, раз мир катится в прошлое, будем пересаживаться на гужевой транспорт. Взял из рюкзака хлеб, испечённый Видой, и отправился в загон. Лошадь, слегка наклонив голову, настороженно смотрела на меня, словно решая, убежать или остаться. Видно, что испуганная, на месте не устоит, того и гляди, сорвётся, бегай потом за ней по загону. Удивительно, как её только морфы не поймали. Ну ладно, попробуем уговорить — что теперь делать, не бросать же! Усаживаюсь на ограду и начинаю с ней разговаривать. Слышу, как за моей спиной начинает нервно посмеиваться Айвар; в ответ, не меняя тембра, таким же добрым голосом предлагаю ему сходить в задницу. Затихает. Аккуратно, не торопясь подхожу к лошади и протягиваю на ладони хлеб. Не шарахнулась, и на том спасибо. Подумала, глазом покосила, шумно выдохнула и аккуратно, одними губами, взяла хлеб. Ну что, вкусно, чертяка? Погладил по шее — стоит вроде смирно, только глазом косит, мол, кто ты такой, человек, пахнущий оружейным маслом? Фыркнула недовольно, но не зло. Скорее выразила своё мнение о моём запахе. Только мышцы на груди подрагивают да жилка на шее бьётся. Ран нет, спина, слава Богу, не сбита. Это хорошо. Провёл рукой по холке — чисто. Протру, конечно; не дай Бог, пылинка — ведь собью седлом спину, придётся пристрелить. Кто с ней возиться будет и лечить? Разве что Аста. Вот времена настали: человека завалить — даже не задумаешься, а животное жалко.
Надо седло искать. Возвращаюсь в сарай и слышу, как следом за мной топает лошадь. У ограды грустно останавливается, словно боится, что брошу. Не переживай, не оставим. Если дети были, то голову даю на отсечение, найдётся и седло, любят у нас верховую езду. Не вести же её за недоуздок через лес! Есть седло! Как говаривал один мой знакомый, «аглицкого типу». Рядом с седлом аккуратно висит вальтрап, сделанный из детского одеяльца. В общем, нашёл весь гарнитур, аккуратно развешенный на деревянных колышках. Собираю все хозяйство в рюкзак, вещи-то дефицитные. Кстати, а что у неё с характером? Судя по форме и толщине трензелей, не вредная лошадка — они с одним сочленением, типа «империал», средней толщины.
Когда вынес седло, не поверите — эта дурёха тихо заржала. Я прямо остолбенел от удивления. Бросил взгляд на притихшего Айвара, тот глазами подозрительно блеснул и отвернулся. Вытер спину, выравнял вальтрап, седло — всё как положено, не первый раз седлаю. Перекинул поводья на спину и, поглаживая её по шее, подошёл к седлу. Даже не задумываясь, рефлекторно вытянул путлище[98] на длину руки. Если до плеча достают, значит, впору будут. Да, ребёнок ездил — короткие, на последнюю дырку застегнуты. Для начала опёрся рукой на седло — вроде ничего, стоит смирно, даже ушами не стрижёт. Ну ладно, вспомним молодость. Взлететь в седло не получилось (чай, не мальчик уже), сажусь мягко, чтобы лошадь не пугать. Подобрал поводья, в ответ лошадь недовольно тряхнула головой и, переступив на месте, пошла боком. Ну, начинается, блин. Подбираю поводья; неглубоко, как и положено, на треть стопы вставляю ботинки в стремена. Ну куда, куда, дурочка, дёргаешься; оглаживаю её по шее и начинаю уговаривать. Вслух конечно, как же ещё. Лошадь — животное умное. Правда, изредка упрямое. Ну, дурёха, ведь сожрут тебя здесь, если оставим. Оно тебе надо? Давай, не упрямься. Даю легкий шенкель. Ничего, хорошо идёт, собранным шагом. А что у нас с рысью? Ну, началось! Вот ведь, мать твою... Решила мне экзамен устроить? Ну-ну... Ветер тебе под хвост, дорогая. И голову задирать не надо, не поможет. Одерживаю попытку уйти направо, даю правый шенкель и посыл на рысь. Ничего, учёная, на собранной рыси хорошо идет, правда, слегка срывается в рабочую. Заводим в полувольт. Умница, слушается. А теперь на другую сторону. Пытается танцевать в сторону, но ничего, это лечится. Минут через двадцать успокоилась. То ли надоело со мной спорить, то ли поверила, что умею верхом ездить. Лошадь сильная, характер хороший, но немного с упряминкой. Думаю, дети на поводьях висели. Прошлись широкой рабочей рысью по загону. Нет, ну что за прелесть, ведь точно для детей держали — мягкая, как перина. Интересно, как на галопе себя ведёт, уж слишком мягко идет. Попробовать разве, размеры загона позволяют. С шага посылаю её в галоп. Поднимается хорошо, с правой ноги. Умница! Причём делает всё охотно, видно, без работы соскучилась. Минут через десять шагом направляемся к Айвару.
— Ну что, поехали домой, что ли?
— Поехали, джигит, — Айвар довольно смеётся и идёт к машине.
— Давай, только машину сначала заведи. Ещё неизвестно, как она на шум реагирует. Это всё-таки не полицейская лошадь, чтобы на выстрелы не отвлекалась.
Всё же есть вещи, которыми мужики восторгаются независимо от возраста и социального положения. Это оружие, лошади и женщины. Причём именно в такой последовательности. Не знаю, какие ассоциации вызвала наша пригнанная на базу лошадь, но за её будущее можно быть спокойным. Альгис, сложив руки на животе, с умильным выражением лица окрестил её Найдой и забрал под свою опеку. Я только заикнулся — мол, на самый плохой случай это ещё и мясо. Лучше бы не говорил — Альгис облил меня презрительным взглядом из-под кустистых бровей и ещё долго что-то бурчал про отморозков. Теперь скорее всех нас голодом уморит, чем его красотка будет голодать или, не дай Бог, в грязном стойле стоять. Такую деятельность развил, что конюшня, по его планам, будет готова через два дня. Конюшня? — это дело хорошее, но там ещё много вещей осталось. Мы привезли кое-что, тот же прицеп с дровами, чтобы впустую не ездить, но вернуться туда надо. В сарае я видел какие-то мешки. Ещё бы овса или пшеницы найти — на одном сене лошадь не проживёт. На это дело отрядили Николая с Юркой и Валерку. Местность мы проверили, так что без особой стрельбы хутор обчистят. Ну да, в лесу ещё бродят морфы — так оружие у них для чего? А нам и так есть чем заняться, пора на этот загадочный объект глянуть, хотя бы издали.
Роберт. 30 апреля, утро.
И кто виноват? Сами и виноваты, расслабились. Утро началось с истошных женских криков, которые выдернули меня из кровати раньше, чем я успел проснуться. Через десять минут, уже полностью упакованный в сбрую (а как иначе, раз такие дела под боком), я уже выслушивал кричащую женщину, которая прибежала к нам за помощью. На мой взгляд, немного поздно. Один (уже покойный) чудак пошёл поутру проверять сети и, конечно, нарвался. В итоге имеем наполовину съеденный труп. Остались ноги, распущенный на ленточки живот и кисть руки. Голова тоже осталась, валялась неподалёку, раздавленная в лепёшку, как гнилое яблоко. Рядом с телом — согнутая в кольцо двухстволка. И всё это метрах в четырехстах от нас, как раз на берегу озера, где на песчаном пляже стояли лодки, собранные по всему посёлку. В ответ на истошные бабские крики, а точнее, на глупый вопрос — «что ей теперь делать?», я пожал плечами и предложил из остатков сварить холодец. Уже сколько раз народу говорил — не бродите в одиночку. Нет, куда там. Глупая самонадеянность, в надежде на авось. Авось пронесёт, авось не нарвусь, авось отстреляюсь. Женщина округлила глаза и заткнулась.
Второй новостью стал комиссар, приехавший с багажом в виде десяти персон, разного пола и возраста. Три бойца, считая Сашку, с семьями. Когда я подобрал с земли упавшую челюсть и помог ему выбрать дома поближе к нашему лагерю, он хмуро поблагодарил и обещал всё объяснить позже, когда разместит людей. Что-то события слишком быстро начинают разворачиваться, не нравится мне это. Неправильно. У нас, в Прибалтике, так не принято.
Ближе к обеду, когда мы с Айваром поняли, что любые поездки на сегодня откладываются, у нас на веранде собрались несколько человек. Пришёл Линас, Альгис, Сашка и Николай. Даже наша «сладкая парочка», сиречь Каролис и Аста, пришли. В последние дни они вообще всё время проводят вместе, что меня, признаться, радовало. Это лучше, чем оплакивать погибших. Хранить в душе добрую память — да, надо. Оплакивать — нет. Не стоит задерживать в этом мире души умерших. Все со временем уйдём, там и встретимся.
— Короче так, мужики, — Сашка покрутил в руках сигарету, — дела сложились так, что мне пришлось покинуть нашу базу. Уехали сегодня ночью, помог один мужик из охраны периметра. Благодаря ему нам удалось выехать с оружием и некоторым запасом продовольствия, — он нахмурился, закурил и продолжил: — В общем, у нас начались нехорошие дела. Думал, что это пройдёт мимо нас, но, видимо, ошибался. Сами понимаете — в любом коллективе есть внутренние группировки, интриги. Симпатии, антипатии и прочая лабуда. Начался развал, причём полный. Неделю назад ушла группа Арас. Без стрельбы, шума и скандалов.
