минуты общения с ним прогнали всяческие страхи.
Ромка предложил переночевать вместе с ним.
На юго-востоке поднялся молодой серп луны, залив лог дымчатым светом. Ничего подобного раньше не приходилось испытывать: я впервые ночевал в поле ? да еще с кем! С беспризорником, человеком 'из войны' ? это что-то значило!
Городок, в котором жил Ромка с родителями, в первые же дни войны попал в огневую коловерть. Ромкин отец работал на железнодорожной станции; через нее непрерывно в разные стороны шли поезда с вооружением, солдатами, эвакуированными в тыл людьми. Немецкие самолеты бомбили станцию. Ромка видел вывороченные с корнем, со шпалами, рельсы, их необходимо было тут же укладывать ? этим и занимались особые бригады, руководимые его отцом.
Во время очередного аврала над станцией на бреющем полете пронеслись 'мессеры'. Люди бросились под вагоны...
? Я принес шамовку, ? рассказывал Ромка. ? Послала мама. Сбегай, говорит, отнеси отцу. Скажи ему, что собираемся в дорогу. Пусть вырвется проститься с нами...
Утром фрицы такое учинили... На рельсах уйма людей с ломами, лопатами, тачками. И отец тут же. Выслушал меня, обнял, поцеловал и сказал: 'Езжайте подальше от беды. Матери передай: не могу и на секунду отойти...'
Взяв узелок с едой, только принялся есть, а тут отовсюду крики: 'Воздух! Воздух!' Люди залегли на шпалы. Отец заорал: 'Ложись за тачку!' Толкнул ? я головой под тачку. Он на меня сверху. 'Придавил ты меня, папа!' ? сказал я ему после налета. А он молчит. Будто бы прикорнул. Выбрался, дотронулся рукой и... как закричу: 'Папа!!!'
Подбежали на крик люди. Один из них мне говорит: поезжай, тебя заждались. А мы все сделаем по чести. Слезами горю не поможешь. Иди к матери...' С тем я бегом домой. Дрожу, в глазах слезы. 'Что с тобой? ? спрашивает мама. ? Не стряслось ли чего?' ? 'Ничего не случилось', ~ отвечаю. 'Не похоже, ? говорит мама. ? Отчего плакал?' ? 'Да, забыл сказать, ? начинаю хитрить. ? 'Мессеры' обстреляли станцию. Я от страха...'
? 'Как отец?' ? 'У него дел по горло, мама, ? отвечаю я. ? Отец останется'. 'Жив? ? спрашивает. 'Жив', ? говорю. 'Не договариваешь что-то, сынок...' Пришлось поклясться. А тут подкатили машины. Схватили что попало и в кузов. Шофер к тому же поторапливал: 'Скорей! Скорей! Берите самое необходимое! Надо проскочить мост, не дай Бог, ? говорит,? разнесут его раньше срока немцы...' Ну, и поехали. На земле осталась уйма барахла. Ехали и все думали про мост. Подъехали ? он целый, переехали через него, а потом и через лес за мостом. Ехали мы уже по степи, а впереди на холмах виднелся другой лес. На краю леса дома ? значит, соседняя станция. Тут нагнали фашистские самолеты, летевшие бомбить станцию. Машины остановились. 'В балку! Живо!' ? послышалась команда. Люди попрыгали на землю, стали разбегаться. Мама завозилась со старушкой, соседкой по дому, была такая, ходила, считай, на четвереньках. Мама взяла старушку за руку, та валится и выкрикивает: 'Оставьте! Оставьте!..' Самолеты проскочили. Нас рассадили ? детей собрали в одну машину, будто бы лучшую. И только устроились ? над головой снова загудело...
За одну ночь Ромка стал безусловным нашим верховодом: целые дни мы коротали вместе...
Насобирав кизяки, мы лежали, загорая, на пляже. По раскаленной поверхности песка сновали розовые муравьи. Ромка, казалось, подремывал, прикрыв голову руками. Мы с Жунковским тешились игрой с муравьем. Обрушивали на насекомого сухой песок ? муравей исчезал в песке, но ненадолго, не проходило и минуты, как он появлялся наверху. Мы лениво возвращали его на прежнее место и снова засыпали песком, с той лишь разницей, что теперь поверх сыпали горсть-другую песка больше. Мы ставили насекомому задачи одна сложнее другой ? последующая насыпь-холмик превышала предыдущую – муравей каждый раз выбирался наверх. Правда, времени на очередное испытание он затрачивал все больше и больше.
'Вот муравей, ? думал я с восхищением, не догадываясь, что наши эксперименты были столь же странными, сколь и жестокими, ? какую тяжесть способен выдержать! Сколько упорства! А если...' Я пытался на место розового муравья поставить человека ? доведись тому перегрузки, в тысячу крат превышающие вес, ? что тогда? На песке между тем вырос внушительный холмик. Но запомнилось времяпровождение на пляже не из-за игры с муравьем. Произошло вот что. Ромка видел конец игры ? мы досчитали до шестисот, а муравья все не было, ? он взмахом ладони смел песчаный холмик и со словами 'Пусть бегает' отпустил насекомое на волю. О, как улепетывал наш муравей! С какой поспешностью устремился на свободу ? скорее! скорее! Вскоре, когда ожидалось продолжение разговора о муравье, Ромка перевел разговор на другое:
? Пацаны, кто как, а я для себя решил: рву на войну, ? сказал он. ? Думаете, не берут пацанов? Плевать. Добраться бы, а там... Уйду в лес к партизанам ? там сыщется дело. Вот оклемаюсь ? будьте здоровы.
На войну! Идея вмиг сдетонировала:
? Рванешь один?
? Присоединяйся!
Я в восторге вскочил на ноги, присел, вскочил...
? А ты? ? полюбопытствовал Ромка у Жунковского. Жунковский засмеялся, сначала пробормотал что- то неопределенное, а затем отрицательно мотнул головой.
'ПАРОХОД 'СОВЕТСКАЯ КИРГИЗИЯ'. Сказано – сделано: неделю-другую спустя мы с Ромкой 'рвем на войну'! План побега кажется осуществимым легко: добираемся до егорьевской пристани, оттуда ? на пароходе до Рыбачьего, из Рыбачьего...
На пристань ведут несколько дорог. Шоссе, например. Однако о побеге по шоссе нечего и думать ? шоссе людно, уйти незамеченным далеко по нему невозможно. Проселок вдоль древнего берегового вала? И тут не резон: однажды привелось ехать по нему на арбе ? каким унылым казался путь, как нудно тянулось время, жгло солнце, как наглотались пыли! Мы выбрали другой путь, и пусть в нем много петель, лишних километров, зато идет он берегом озера, вдоль симпатичных бухточек, заливов, лиманов, кос, пересыпей ? он дает шанс посетить берег с чаячьим гнездовьем, о котором я рассказывал Ромке с таким жаром, что со стороны могло показаться, что речь шла о нечто зачарованном. Не скрою, затея побега на фронт для меня, не в пример Ромке, была сродни игре...
А чаячий берег разочаровал: время, казалось, тут потрудилось, сводя большое в малое, а возвышенное в заурядное. Все выглядело обыкновенно: перед нами предстал кусок земли, посыпанный галькой, с хлопочущими в воздухе чайками.
Мы пересекли пляж, огляделись, но, не обнаружив достойного внимания, пошли дальше.
На песке, неподалеку от моего места, где некогда сидели втроем, с братом и рыжим парнем, устроили привал, съели скудный обед.
Тут же Ромка, присев на корточки, прикинул, изобразив на сыром песке, план побега. Он наметил четыре точки, соединил их ? получилась кривая, черкнул линию поперек: точка первая означала Карповку, вторая ? егорьевскую пристань, третья ? городок Рыбачье, четвертая ? конечную цель, некий населенный пункт в прифронтовой полосе.
На пристани мы рассчитывали попасть на пароход. И не какой-нибудь ? не на 'Комсомол' или 'Тянь- Шань', от которых за версту веяло прозой, ? на 'Советскую Киргизию'! Ромка чертил, я же в мечтах вознесся далеко, стоял... на палубе боевого корабля, с тревогой оглядывал в бинокль темно-синее пространство моря.
Чудилось: на воде тянулся бурлящий след ? вражеская подлодка! Я сбегал по ступенькам вниз ? скорее! скорее! Вбегал, запыхавшись, будто выпаливал: 'Там! Перископ!' Капитан подносил к глазам бинокль, секунду-другую спустя ? несся, перекатываясь эхом, клич: 'Орудия к бою! Орудия к бою!..' Море превращалось в кипящий от разрывов котел... Огонь!
? Прицепимся к товарняку и покатим за милую душу, ? доносился откуда-то издалека сквозь грохот
