к морской братии в прошлом и настоящем, и, конечно, сыпал словом 'полундра'.
? Эй, полундра! ? выкрикивал он тому или иному работнику.
? Не знаю, так ли хорошо воевал ? горланить научился здорово, ? сказал старичок-аксакал, сидевший неподалеку.
? Соли бы, ? послышалось сзади. Обернувшись, я увидел женщину с детьми. Женщина осторожно развязала узелок, разложила еду. На запах невесть откуда прибежала собачонка. Такса замерла, уставившись на платок со снедью.
? И-ди-ить! ? топнула женщина. ? Самим есть нечего.
Собачонка отбежала, вернулась, как ни в чем не бывало, снова уставилась на платок. Женщина, не утерпев, запустила тогда в нее дощечкой ? собачка, визжа, скрылась за ящиками. Прогнав животное, женщина перевела внимание на меня. 'Но тебя ведь не прогонишь дощечкой...' ? читалось в ее глазах. Она взяла картофелину, огурец и, поразмыслив, еще и яичко, протянула мне:
? На, бери!
Я отрицательно качнул головой.
? Бери! Бери! Гордый, что ли?
Лицо женщины вытянулось: отказаться от угощения сейчас, в такое время, когда кусок хлеба шел на вес золота?!
Я двинулся по пирсу дальше, прислушиваясь и приглядываясь к новой жизни.
За штабелем пустых ящиков все еще доносился визг таксы. По эту сторону, у весов, орудовал Полундра.
? Куда мимо?! ? кричал он. ? Клади на весы!
К Полундре подошел мужчина, легонько хлопнул по плечу ? Полундра обернулся, произнес:
? А-а, его величество горшечник... Как живы-здоровы? Торговля? Распродал горшки?
Полундра повел скучную беседу с горшечником о перце, лавровых листах...
? Почему не найдется? ? произнес Полундра, продолжая лихо орудовать весами и костяшками счетов.
В сторонке, притулившись к ящикам, старичок мирно разговаривал с моложавым мужчиной в засаленной гимнастерке. Я следил за тем, что происходило на судне и одновременно прислушивался к беседе незнакомых мужчин.
? Отвоевался, сынок? ~ интересовался старичок.
? Так получилось.
? Куда тебя?
? А вот... ? мужчина показал голову, на вмятину в черепе. ? Видите?
Старичок удивился, незлобно выругался.
? В воронке отлеживались... вчетвером, отец... ? охотно начал свой рассказ мужчина. ? Вроде ямы, представляете? Глина, камни, песок... деревья ? все это выворотило взрывом. Так мы с товарищами заползли в воронку. Есть такая примета, отец: в одно место дважды снаряду угодить трудно.
Я слушал бывшего фронтовика и почему-то думал о рыжем парне ? карповчанине с крестиком под рубашкой. Парня вспоминал я часто. Уж очень странным казался его разговор с братом, в облепиховом лесу, настолько, что еще тогда на чаячьем берегу, вернее по пути домой, на верхотуре воза, я долго находился под впечатлением их беседы, задумался: для чего крестик? И почему носят его только русские? Как удивился, помнится, позже, не обнаружив на груди у Жунковского, моего однокашника ? учились мы с ним в первом классе, ? такого же крестика.
Старичок отчаянно закряхтел, норовя стащить с ног сапоги. Фронтовик вызвался помочь ? старичок вежливо отстранил, взглянул на меня пристально, произнес с грубоватой ласковостью:
? Ну-ка, милый, подсоби старому!
Я встал на колени, ухватился обеими руками за сапог и потянул его. Сапоги, под стать владельцу, старые, ношеные-переношенные, были смазаны дегтем, и когда я напрягался, черная жирная масса впитывалась в поры ладоней. Старичок с наслаждением жмурился, рот его в обрамлении жидкой растительности приоткрывался, обнажая редкие с желтизной зубы ? любителя насы.
? В Рыбачье собрался, ? сказал он собеседнику, ? говорят, какой-то парень с войны вернулся. С моим сыном служили. Правда, до войны... Ведь должен знать о товарище. Может, видел или слышал. Что значит 'пропал без вести'? Почему пропал? Красноармеец - облако или дым, чтоб вдруг пропасть?
Я стащил-таки сапоги, но, не рассчитав, ударился спиной о ящики - из-за ящиков с визгом шарахнулась неудачливая, вконец разочарованная такса. Старичок переобулся, привстал, топнул ногой, снова присел, огляделся, взглянул на меня. Мне не раз приходилось сталкиваться с аксакалами, я знал прищур глаз аксакала, нацеленный на лица, прищур, после которого следовала серия вопросов о родителях: кто отец? а кто отец отца? какого племени и роду?.. Он и в самом деле прищурился, однако изрек старик другое:
? Не тебе машут? ? спросил он, показав на судно.
? Ромка! ? догадался я. Да, на площадке, что возвышалась над куцей кормой парохода, с ведрами в руках стоял Ромка. Он, махнув мне рукой, исчез. 'Договорился', ? подумал я, почувствовав вдруг, как охота бежать стала таять; раздвоились желания: теплилась, уже не полыхая, как прежде, надежда попасть на борт судна, стоять рядом с Ромкой, смакуя подробности задуманного побега, но где-то в глубине души наползало неприятное – я ощущал холодное прикосновение его, слыша нашептывающее: 'Зачем? Зачем?'
Появление Ромки совпало с объявлением о посадке. Люди повскакивали с мест, устремились к судну, через минуту-другую у трапа образовалась давка. Над головами замелькали узелки, чемоданы, ведра и прочие предметы; послышались ругань, угрозы, просьбы, плач детей, призывы к порядку; с визгом ? в который уже раз! ? метнулась такса. Билетершу, женщину в берете, вмиг вытеснили. На помощь Пароходной Тетеньке устремились двое мужчин, но и они под напором стихии были смяты...
Ромка, облокотившись о перила, отчаянно жестикулировал, звал, просил, почти умолял меня попытаться подняться наверх. До сих пор стоит перед глазами: вдоль борта, волнуясь, бегает Ромка; вот он сложил рупором ладони и кричит:
? Додик! Сюда!
Отчаянно замахал, показывая на трап, на борт парохода. Но все тщетно ? я стоял, будто оцепенев. Тогда Ромка рванул к трапу, прорвался сквозь живую массу, напиравшую снизу, схватил меня за руку, но, быстро поняв, что уговоры бесполезны, посмотрел на меня взглядом человека, которого осенила нехорошая догадка. Затем, махнув рукой, помчался к трапу с последними пассажирами. Взбежал на борт, но уже в конце посадки, когда страсти спали, а галдеж утих, когда собирались убрать трап, он, передумав, сбежал вниз, встал рядом со мной.
Стыдно было взглянуть ему в глаза, но Ромка сник, сказал смущенно:
? Зря растерялся. Я... тоже молодец. Когда теперь подкатит еще? Подождем ? нам-то что: успеем навоеваться. Пошли.
Мы понуро поплелись на окраину поселка, берегом достигли облепиховой рощи. На лужайке, неподалеку от песчаного пляжа дном кверху лежала рыбачья лодка, брошенная, с вышибленными досками спереди, с пучками растрепанной пеньки, с кусочками вара на земле. Здесь, на пляже, кто-то во время купания Ромки умыкнул его одежду, к счастью, не заметив плащ-халата, оставленного под лодкой. Внутри лодки стоял сумрак, на полу лежали ворохи соломы и сена ? признаки обжитого. Ромка подобрал ботинки с отвалившимися подошвами и кусочками шпагата вместо шнурков и, будто подслушав мою мысль об обжитости, поддел прутом и со словами: 'Мои, с весны гниют' выбросил ботинок наружу, затем после продолжительной паузы, взбив лежанку, добавил:
? Здесь и переждем. Сколько придется куковать? Подсчитаем. День ему катить до Рыбачьего. Потом возвращаться в Пржевальск, оттуда в Жергалчак ? из Жергалчака сюда, считай неделя. Не меньше. Ничего ? потерпим еще...
И в самом деле, пароход заглядывал на пристань не чаще раза в неделю ? было от чего приуныть. 'Все! ? клялся я себе. ? Никаких отныне колебаний! Сам ? это уже точно! ? побегу на судно! Без уговоров и подсказок!..'
