приглянулось майору? Городская, расфуфыренная, у нас за такую и гроша не дадут', ? подумал он, досадуя на неразборчивость Рахманова. Футбольные сюжеты, напротив, заинтересовали, он отыскал на фотографиях несколько известных ему спортсменов. Он едва не споткнулся об утюг, положил утюг в коробку из-под обуви. Одно действие породило другое, а там пришло решение отблагодарить за хлеб-соль. Мустафа принялся за уборку квартиры. Он притащил связки макулатуры в коридор, почистил пепельницу, водворил книги на полки, вымыл пол, перенес из коридора шинель, висевшую тут, наверное, еще с зимы, в комнату...
Он открыл шкаф, изумился: на плечиках висели костюмы, сорочки, и все в рост майору. Мустафа, подталкиваемый любопытством и догадкой, осмотрел квартиру в поисках какого-либо предмета, принадлежащего не Рахманову. Тщетно, все: единственная диван-кровать, одежда в шкафу, пепельница, книги, ? словом, все говорило, кричало: майор жил один. Пацану из шумной многодетной семьи, пацану, которому с пеленок внушали неписаные правила бытия, где семья означала все или почти все, в укладе жизни майора, этого человека с явным запятидесятилетним возрастом, почудилось недоброе: холостячество отдавало чем-то отпугивающим, казалось, что майор обречен на холостую жизнь, и возможно, за какие-то грехи; что это за грехи и кем майор наказан, спроси о том Мустафу, вряд ли смог бы ответить, хотя смутное ощущение нехорошего не покидало его... Не дотронувшись до завтрака, ? а бутерброд и вареные яйца под целлофаном просвечивались так аппетитно! ? Мустафа счел за благо ретироваться. Едва ли не на цыпочках, будто в самом деле опасаясь потревожить нечистое, затаившееся незримо в квартире, он прошел в коридор, обулся, открыл двери и, захлопнув их за собой, сбежал по лестнице вниз…
? Ну и туман! ? удивился Азимов.
? Вязкий, ? согласился я. ? Это, возможно, к хорошей погоде.
? Медленно проползает...
? Стелется...
Бочка чуть видна...
? До бочки не более десяти метров ? вот это видимость...
Мы стояли в ожидании Жунковского, облокотившись о косяк.
? Почему к хорошей погоде?
? Да туман будто всасывается в землю. Весь без остатка...
? Вот это туман, доложу я вам! Пришлось поплутать, ? сказал Жунковский с порога, он вернулся вскоре после того, как вокруг очистилось: туман рассыпался на клочья ? те затем не то рассеялись, не то в самом деле ушли в землю ? 'ковер-самолет' плыл дальше, колыхаясь на ветру крыльями...
Азимов поставил на стол чару с дымящимся пловом, разлил в рюмочки водку. Жунковский похвалил плов, но от водки, сославшись на больное сердце, отказался, да так решительно, что ни я, ни Азимов больше не докучали гостя просьбами. Мы с Азимовым выпили, а Жунковский за пловом рассказал о своих плутаниях в тумане. Я заметил, как обычное и мелкое, преломившись о его видение, обретали значительность; слушая, я невольно проникался настроением рассказчика...
? Я шел вдоль обрыва...
? Там их тьма.
? Того, что слева. Кажется, с палеогеном.
? Розового?
? Розового. Наверняка с палеогеном.
Я прикинул: до цепочки обрывов не менее полутора часов быстрого хода ? вот забрался куда! Чуточку дальше гора обрывалась: тропа, а параллельно ей дорога в животноводческий стан, проложенная бульдозером, шли по узкому, десятка в два метров в ширину гребню.
Конечно!
? А тут туман. Смотрю: впереди ? симпатичная рощица. Ну, думаю, пережду под елочкой...
Ельник! Так ведь он находится между обрывами ? значит, поплутал Жунковский и в самом деле между обрывами!
? Но откуда он взялся?
? Что?
Туман. Солнце, и сразу затем ? как в погребе. Будто проваливаюсь, лечу вниз. Не трус вроде... Я даже елочку обнял ? смешно? ? и вместе с нею пошел вниз. Как в лифте!
Мне запомнилось '...даже елочку обнял...' ? почудилась отдаленная, призрачная связь с чем-то давним... Жунковский продолжал рассказ и припоминать стало некогда.
? ...Вгляделся ? обрыв. Обнаружил себя на краю пропасти. Скосил путь ? какие-то камни, ну, думаю, начался уклон... А тут послышался гул. Представляете, совсем рядом, откуда-то сверху проползла машина. Самосвал. Остановился. Я встал на ступеньку. Кабина набита битком людьми. Встретились взглядом с шофером ? и я заволновался. Как мальчишка: такая, знаете ли, знакомая лошадиная физиономия посмотрела на меня из кабины; сразу, говорит, видно, что приезжий: тумана испугался, мол, в здешних местах он, туман, значит, недолгий, через часок, мол, разбежится. Засмеялся... Покатил вперед. Я направился следом. 'Не просил ? сам остановился', ? думал я, шагая вниз ощупью. А из головы не выходила физиономия мужика: где встречался с тобой, думаю. Неужто в Свердловске?
? Не вспомнил?
? Сейчас и вовсе не припомню.
? Почему сейчас?
? Тогда что-то вспыхнуло под настроение, да тут же и исчезло.
Мы присели у длинного, почти во всю стену, окна. Азимов предложил включить свет, не дожидаясь, сам сработал включателем ? вспыхнула лампочка, отбросив тени в разные стороны комнаты. И тогда Жунковского будто осенило. Он поочередно взглянул на нас, извлек из внутреннего кармана пиджака блокнот ? фотографии. На одной фотографии была запечатлена супруга его, на другой, любительской, ? он с дочерью. Жунковский протянул фотографии Азимову.
? Знакомься. Моя жена, ? произнес он и взглядом вступил со мной в разговор: 'Узнает?!'
Видел, как Азимов переводил взгляд с фотографии на Жунковского, не то в поисках сходства между супругами, не то желая утвердиться в догадке; видел, как у него, будто вдруг лишившись опоры, метнулись из стороны в сторону глаза ? я все это видел...
Новенькую звали Савина. Она ни на капельку не походила на местных девочек, она была в коричневых полуботинках, в черном платьице, расклешенном книзу, носила книги и тетрадки в портфельчике, и, когда учительница просила достать книжку или тетрадку, в затихшем классе слышался щелчок портфельчика. Говорила новенькая не так, как все:
? Доброе утро... извините... пожалуйста... Щелкнул замок портфеля, девочка, обернувшись ко мне, попросила:
? Мальчик, проводите, пожалуйста, я плохо знаю дорогу домой...
? Проводим? ? предложил я тихо Жунковскому, подтолкнув легонько того локтем.
? А вы, мальчик, может быть, проводите вы? ? обратилась девочка храбро к Жунковскому.
И посмотрела в ноги тому ? Жунковский машинально закрыл ступней ступню: они у него были, как у любого из нас, покрыты бурой глинистой массой, от чего напоминали лапти. Босячеством Жунковского двигала не бедность, а солидарность, однако дела это не меняло, смущение он попытался убить нарочитой грубостью.
? Что пристала? ? бросил он.
? Да идем! ? не выдержали нервы у толстенькой девочки-одноклассницы. ? Они без понятия! Тумкнутые!
Девочка, демонстрируя одновременно независимость и нашу 'тумкнутость', обрушила на нас удары сумкой, а затем с новенькой, которая едва сдерживала слезы, двинули к выходу. Потом мы вброд перешли речку, поднялись на противоположный берег. У бровки речной террасы покоился срубленный недавно карагач, поверх террасы виднелись высыпки из шурфов, рядом с шурфами ? деревянные столбы: до войны намечалось не то электрифицировать, не то радиофицировать переулок, но не хватило сил, столбы так и
