считаете, что такое могущественное государство, перед которым трепещет весь мир, заинтересована в союзе с вами? Зачем вы царице? Вы — кочевой, никому не ведомый народ, живущий в дикой степи? Наша государыня не станет давать пустых обещаний о мире и союзе с вами — и тем обесценивать свою золотую корону! Ей нет необходимости бояться да опасаться вас. Что вы можете сделать великой России? А она, Россия, и подвластные ей народы — соседи ваши — могут разделаться с вами в одно мгновенье! Взгляните на вещи трезво: вы со всех сторон окружены — калмыками, башкирами, нашими казаками, сибирскими городами... А джунгары, ваши лютые враги?.. Чего вы носы задираете, чего зря кипятитесь, силенок-то у вас не осталось совсем! Нет их! Не хотите принимать русское подданство — дело ваше, никто умолять вас о том не будет! Не заноситесь чересчур, не советую! — Тевкелев намеренно упрощал, огрублял свою речь, желая, чтобы его поняли эти злобные крикуны. — У нас и без вас хватает союзников. И подданных тоже хватает. Народы — не чета вам — за счастье почитают находиться под милостивой опекой великой России! Грузинский царь, калмыцкий хан, монгольский хан, калпакский хай, удельные князья: кабардинский, кумыцкий, терской, барабинский, аксайский... Не пытайтесь сравнить себя с этими правителями и их народами!.. Если вы одумаетесь и решите принять подданство — известите меня об этом! Не желаете — отпустите меня без задержек и осложнений!
Как ни странно, Тевкелев совсем успокоился, страх куда-то исчез, и он с интересом стал наблюдать за собравшимися, ждать, как они прореагируют на его слова.
Взбудораженные бии опять зашумели, но уже потише, менее уверенно.
— Что же мы, так и будем слушать хулу?
— Что он тут болтает, неужто угрожает нам? — раздались возмущенные голоса, но их перекрыл голос Букенбая:
— Ладно, довольно чесать языками! Это говорю я вам! Меня никто из вас не посмеет упрекнуть в том, что я отлеживался под одеялами, когда на нашу землю приходила беда! — Букенбай обвел собрание тяжелым взглядом. — Если вам и не к кому придраться, если вы и не можете кого упрекнуть, так это, наверное, меня! — Букенбай сжал свои железные кулаки. — Братья, если придет лихая пора, я и впредь готов драться с любым врагом. Однако давайте-ка вспомним: в обычаях наших предков нет такого, чтобы не прислушиваться к здравому смыслу только потому, что язык без костей. Нет такого глупого обычая! Неужели мы не в силах понять, что пришло время жить иначе? Хватит нашим кочевьям бегать по прихоти врага, кочевать по прихоти тучи! Наступило время подумать о нашем завтрашнем дне. Вспомните, как мы жили все это время и как живем сейчас. Нас обложили со всех сторон враги. Если так будет продолжаться и дальше, то в один печальный час растерзают нас. Сегодня, когда решается наша судьба, а вверяю свою жизнь Абулхаиру, потому что верю ему сейчас так же, как верил, когда Абулхаир дрался с нашим кровным врагом — джунгарами. Абулхаир-хан выбрал единственно правильный путь: в такое лихое время лучше иметь сильного и надежного друга, чем быть покоренным коварным врагом. Поэтому я вместе со своим улусом принимаю подданство русской царицы и готов дать клятву на Коране — священной книге. Те, кто согласен со мной, пусть выходят сюда и дают клятву. Первым принести клятву должен Абулхаир-хан.
В юрте, где только что кипели страсти, наступила тишина.
Абулхаир вышел на середину с Кораном в руках. Он поднес его ко лбу и торжественно произнес:
— Перед аллахом подтверждаю то, что сказал русской царице. Слово мое — закон, обещание мое неизменно! — Хан снял с шеи круглую серебряную печать, поплевал на нее и решительно стукнул по грамоте, переданной ему Тевкелевым.
Букенбай, Есет, Кудайназар и еще двадцать семь баев из Младшего и Среднего жузов последовали его примеру. Остальные наблюдали за этой церемонией, стиснув зубы.
Тевкелев принимал присягу и подносил царские дары тем, кто поклялся в верности русскому престолу.
Потом все сели на коней и покинули ханскую ставку. Всадники словно закрыли собой горизонт. Они удалялись медленно, опустив головы, двигались тесными рядами. «О боже, такие способны на все! Как бы нам не распрощаться с жизнью в этой неприютной земле!» — Тевкелев испуганно перекрестился.
Большой аул обезлюдел, притаился, замер, как дом, из которого вынести мертвеца.
Медленной чередой прошли четыре дня. На рассвете пятого дня примчался ханский слуга Байбек Аглук и, соскочив с коня, выпалил:
— Господин посол! Беда! Ряды недовольной знати растут! Бии запугивают людей, перетягивают их на свою сторону угрозами! Против нас настраивают. Хан велел сказать: надо что-то предпринимать. В первую очередь необходимо задобрить кое-кого подарками. Они, противники наши, передал хан, пусть действуют угрозами, а мы — дарами и лаской! Пусть, передал хан, посол пришлет шестьдесят аршин сукна, пятьдесят аршин красного ситца, двадцать шкурок выдры, сорок шкурок ондатры, двадцать красных кож, пять кусков парчи, пять шкур лисиц, три куска китайского шелка...
Тевкелев отправил Райбека обратно к хану, но без даров.
На третий день после этого к вечеру появился Букенбай. Он, как мог, утешал Тевкелева.
-— Не обращай ты внимания на этих крикунов! Покричат, побрыкаются и успокоятся!
Тевкелев поблагодарил Букенбая, обещал особо доложить о нем ее величеству императрице.
Уехал Букенбай и словно унес с собой тишину и остатки покоя.
Средь белого дня прискакали какие-то всадники и стали с гиканьем хлестать камчами по груженым посольским телегам. А ночью налетели опять, носились, не давая никому уснуть: наутро русские недосчитались нескольких коней.
И так изо дня в день.
Спустя несколько дней Байбек принес совсем тревожные вести от хана: «Бии совсем озверели. Утихомирить их можно лишь богатыми дарами. Если промедлим, быть беде! За подарки перед великой царицей я сам отвечу».
Тевкелев приказал спешно отсчитать и передать хану все, что он требовал. Обстановка не сулила ничего хорошего... Он решил, что надо больше прислушиваться к советам хана.
Между тем люди Абулхаира поймали двух неизвестных джигитов, когда те пытались угнать посольских коней. Хан распорядился заковать джигитов в кандалы. Оказалось, что они из рода жаппас. Бий Баймурат решил бросить клич, собрать войско и разгромить ставку хана и посла.
К Тевкелеву прибыл сам Абулхаир и, не тратя времени на традиционные приветствия, прямо с порога осведомился:
— Слышали, господин посол, новость? Что будем делать?
— Как далеко находится сейчас Букенбай? — ответил Тевкелев вопросом на вопрос.
— Отсюда не менее трех дней пути.
— Нужно срочно послать к нему гонца.
— Отправить-то мы отправим... Только успеет ли гонец?
Хан послал к Букенбаю человека и велел перевезти русское посольство поближе к его ставке. Однако это распоряжение выполнить не успели.
Едва сгустились сумерки, аул на Мантюбе покрыла густая пыль. То был Баймурат со своими людьми: всадников было видимо-невидимо.
Тевкелев собрал русских и башкир:
— Наступил час испытания. Не посрамим чести матушки-царицы и России. Не дадимся злодеям живыми. Казаки и башкиры окружили юрту посла тесным кольцом. Все они были при оружии — кто с винтовкой, кто с саблей или копьем. Всадники приближались с оглушительным шумом, с громкими криками. Баймурат носился от ханской юрты к посольской как бешеный, изрыгая проклятья и угрозы:
— Если вы не вернете нам наших джигитов и не дадите плату за их наказание — пощады не ждите! Срок вам — до полуночи. Сокрушу все, спалю все дотла! Твоего посла, Абулхаир, утащу с арканом на шее! Ответ перед русской царицей придется держать тебе, Абулхаир! Тебе, а не мне!
Только перевалило за полночь, как джигиты Баймурата набросили на юрту Тевкелева волосяные арканы и стали раскачивать ее. Юрта заскрипела, сдвинулась с места. И тут подоспел посланец Абулхаира.
— Стойте! Стойте! Батыр, твои джигиты освобождены! — возгласил он.
— То-то же! Испугались, в штаны наделали! — сквозь зубы процедил Баймурат. Его войско торжествующе загоготало... Утром русские недосчитались еще пятнадцати коней: видимо, Баймурат
