Жанна, ни слова не говоря, поднялась, поправила волосы и, отодвинув кусты боярышника, пошла по тропе, спускающейся к ручью.
– Жанна Порфирьевна, – крикнул ей вслед Валентин Аскерханович, – вы бы хоть пугач какой с собой захватили!.. Здесь эти… в мехах и шерсти по кустам так и шастают, они драконом пуганные, а 'отпетыми', охотниками за драконами, – не особенно…
Жанна Порфирьевна не удостоила Валю ответом, зато Куродо вдруг шлепнул себя по лбу:
– Баатюшки!.. Да тут не 'цеп.' и не 'щеп.' – тут 'пещ.'! Вот в чем дело! Дракон пещерный – одна штука – 400 талонов. Они буквы перепутали.
– Ззаразы, – с чувством проговорил Георгий Алоисович, – они там по своим конторам сидят, кроссворды решают, а накладные заполняют между делом, позевывая и почесываясь… 'Щеп.', 'цеп', 'пще', 'пещ.' – какая разница, когда тут такой вопрос поставлен: 'Орудие казни, применявшееся в древности. Пять букв'.
– Топор, – сходу отозвался Куродо.
– То-то и видно, – важно заметил Георгий Алоисович, – что совсем ты с конторскими не общался, кроссвордов не разгадывал, – крест, дорогуша, крест…
Вытирая руки и лицо платком, к костру вернулась Жанна Порфирьевна.
– Туземное население, – сказала она, – действительно, волнуется. Во всяком случае, какие-то копьеносные силуэты на том берегу я различила, но ничего откровенно враждебного не заметила…
– Еще бы туземному населению не волноваться, – хмыкнул Куродо, – дракоша у них зимой злобствует, дует, плюет и старается согреться всеми доступными ему средствами, то есть жрет в три горла все то, что двигается, дышит и молит о пощаде. Летом дракоша отдувается, рыгает и мирно сопит в своей пещерке… и тут – здрасьте!.. Посланцы Неба!.. Рады приветствовать. Раздраконят дракошу – почнет старичок и летом буйствовать, что хорошего?
Я потрогал приятно пачкающий, белый, в черных выпуклых продолговатых крапинках ствол неведомого мне дерева и поинтересовался:
– Отчего же мы зимой не прилетели?
Костер между тем совсем разгорелся – пламя металось тугими желтыми жгутами, дразнилось, многоязыкое, плясало, облизывало сучья.
Жанна Порфирьевна, морщась от жара, принялась устанавливать на костре огромную черную сковородку.
– Тут вот в чем дело, Джекки, – сказал Георгий Алоисович, с интересом наблюдавший за манипуляциями Жанны, – летом 'пещ. драк.' подстрелить трудно, а зимой еще труднее…
Куродо вытащил консервный нож и принялся вскрывать консервные банки. Содержимое он вытряхивал на сковороду.
– Зимой, – добавил он, – дракоша бегает, прыгает, летает и скачет, а летом он, растопырившись и растекшись по стенкам, отдыхает, спит.
Мясо, выброшенное из консервов на сковородку, зашкворчало, завыстреливало в разные стороны раскаленными жирными каплями.
Расплываясь на сковороде, оно будто ругалось, плевалось от возмущения.
– Вот это – канонада, – засмеялась Жанна Порфирьевна, – ребята, готовьте ложки.
Куродо извлек здоровенную бутыль крови дракона, поболтал ею в воздухе.
– А вы думали. Куродо забыл? А? Ни хрена подобного!.. Куродо все помнит…
– И жар холодных числ, – сказал я, – и венецьянские громады…
Все погялдели на меня с изумлением.
Я и сам изумился. Это стихотворение мне однажды прочла Мэлори, дурачась, прочла. Там что-то было про скелет, который хрустнет… вообще, мерзкое, 'отпетое' стихотворение… Но из него, из всего него я запомнил только эти строчки: 'Мы помним все: и жар холодных числ, и венецьянские громады…'
– Джек Джельсоминович, – вежливо спросил Валентин Аскерханович, – какие громады?
Я не успел ответить, поскольку на полянку, где мы собирались полдничать, вышел бородатый туземец. Я решил, что это жрец, так непринужденно и вольно смотрел он на нас, Пришельцев Неба.
Жанна сняла с огня сковороду, ловко прихватив тряпкой ручку, и брякнула на траву.
– Я думаю, будем прямо со сковородки, – сказала она, расстегивая нагрудный карман и вынимая ложку.
Мы не успеди извлечь свои, поскольку бородач наклонился над сковородкой, зачерпнул ладонью шкворчащее, аппетитно пахнущее месиво и отправил его себе в рот.
Раскаленный жир потек по бороде туземца.
– Уум, – заурчал туземец от удовольствия и закрыл глаза.
– Огнеед, – потрясенно вымолвил Георгий Алоисович.
– Просто сволочь, – возмущенно сказал Валентин Аскерханович, – он полкастрюли сожрал.
– Во-первых, – Георгий Алоисович потер лысину, – не кастрюли, а сковородки, во-вторых, разве вы не знаете закон Тибулла? В большой семье хлебалом не щелкай…
Туземец раскрыл рот и большим оттопыренным пальцем принялся тыкать себе в разверстую глотку, мол, пить хочу.
Жанна Порфирьевна деликатно зачерпнула варево с той стороны, где точно не пошуровал туземец, и заметила:
– Дайте младенцу попить.
Куродо отвинитил пробку от бутылки, нацедил полную кружку.
– Стошнит? – осторожно предположил Георгий Алоисович.
– Не, – мотнул головой Куродо, – от одного запаху убежит.
Туземец выдул всю кружку и захлопал ресницами, как девушка, которой сделали предложение.
Потом он рыгнул, швырнул кружку в кусты и сказал, обращаясь к Жанне Порфирьевне:
– Аз тебе хоцю!
– Все понятно, – почти одобрил туземное высказывание Георгий Алоисович.
– А я не поняла, что он сказал? – спросила Жанна Порфирьевна.
– Кажется, он объясняется вам в любви, – галантно пояснил Георгий Алоисович.
– Аз тебе хоцю!! – зарычал бородач, одним ударом ноги перевернул сковороду и прыгнул на Жанну Порфирьевну.
То есть он хотел прыгнуть на Жанну Порфирьевну, а прыгнул на мой кулак.
Туземец упал на землю, но скоро поднялся и сел, изумленно хлопая глазами. Он выглядел так, словно бы хотел спросить: 'Что это, люди добрые со мной стряслось? Как же я влопался?'
– Аз… тебе… хоцюуу! – вытянул наконец бородач и горько, по-детски разрыдался.
Его горе было столь неподдельно, что я бы на месте Жанны Порфирьевны обязательно хоть чем- нибудь, но утешил бы беднягу…
Однако Жанна Порфирьевна, вдова командора, была дамой весьма сурового нрава.
– Вон! – она вытянула руку в направлении леса, откуда и вышагнул к нам на полянку влюбленный туземец.
Бородач встал на ноги и, всхлипывая, утирая слезы, покорно побрел прочь, бормоча не то проклятия, не то жалобы.
– Хорошо держит удар, – одобрил Куродо.
– Что удар, – смятенно сказал Георгий Алоисович, – он нас совсем без обеда оставил…
– А как же закон Тибулла? – засмеялся Валентин Аскерханович.
Куродо, между тем, налил каждому в кружку крови дракона.
– Ладно, – вздохнул он, – злее будем… Пошли?
Валентин Аскерханович посмотрел на Жанну Порфирьевну:
– Может, кому-нибудь остаться?
– Не волнуйтесь за меня, юноша, – важно сказала она, – я за себя постою…
– Будем надеяться, – хмыкнул Георгий, взваливая на плечо огнемет.
Лес был прошит солнечными лучами.
Лес пах разогретой землей и листвой.
