Небо постепенно темнело, наливаясь фиолетовым огнем. Время, казалось, замерло, влипнув в густой горячий деготь, вода упругим полотнищем скользила под телом, плескаясь в лицо.
Помню, был такой мультик, «Ежик в тумане». Вот я себя точно так же ощущала. Опустошенной, вялой, настроенной двигаться туда, куда меня вынесет течение. Будто в ватном коконе, слабая, как новорожденный волчонок. Даже вечно тлеющая в душе ярость куда-то делась.
Истерлась от постоянного употребления.
Марина слегка шевельнулась.
-Куда мы плывем?
– Куда-то…
– А под винты не попадем?
– Какая ты практи-ичная, – что-то во мне пропело восхищенным голосом. Поперхнувшись, я выплюнула водоросль, попавшую в рот.
– Что с вами… тобой? – в приглушенном, доносящемся до меня будто через одеяло голосе подопечной, послышалось беспокойство.
– Тш, не шевелись… я отдыхаю, – придерживая Марину, прошептала, едва открывая рот. На языке скопилась тошнотворная горечь.. – Расслабься. Слейся с водой, что течет, омывая тебя, почувствуй ее настроение…
От девушки потянуло интересом.
– Управляй ею…
Она распласталась на воде морской звездой, кожа в сумраке чуть засветилась. Бело-голубое сияние растеклось по реке, сирин-полукровка стала похожа на лампочку. Зато темная, отдающая бензином поверхность, будто обрела твердость, щупальцами обвивая уставшие, напитанные влагой тела. Песня лилась, подчиняя стихию, с кончиков пальцев срывались искорки силы, образуя тонкий, похожий на нитку, унизанную мелкими серебристыми бусинами, след.
– Не спеши, не спеши, – шептала я на ухо Марине, медленно отгребая к пустынному берегу. Ту неожиданно окатило ужасом. Она внезапно осознала, что дрейфует непонятно куда, непонятно, как и почему. Меня накрыла удушливая волна чужого ужаса, прошла по телу дрожью, расцепила судорожно сцепленные на груди девушки пальцы.
Незримое течение несло нас к пустому, заросшему травой обрыву. И полукровка не видела все более истончающегося темного полога, накрывающего землю. А там все еще копошились черные, мерзкого вида щупальца, вытягивая к воде тонкие отростки. Девица рванулась к земле.
Она резко перевернулась и сбросила мои руки. Барахтаясь, шумно загребая и разбрызгивая воду, поплыла к берегу. Отфыркиваясь от вонючей жижи, залившей лицо и оставившей на коже темные мазутные разводы, рванула следом. Схватила за ногу, слегка притопила брыкающуюся девицу. Та на удивление сильно лягнула, в глазах от удара заплясали звездочки, а сознание окатило чистой оглушающей злостью.
Нет, какая она была милая, когда утонула! Тихая, спокойная, послушная! А тут попробуй, догони. Поднырнув под бьющуюся в оглушающей пространство эмоциями истерике девушку, утонуть которой не давала собственная сила, замерла солдатиком. Тело, объятое магическим течением, начало медленно погружаться. Выпустив пару пузырей, я погрузилась в ощущения. Вода рассказала о том, как судорожно бьется надо мной в тщетной попытке достичь берега отяжелевшее тело, как прянут назад, ощутив влагу, щупальца темноты. О том, что в сотне метров накрывшая город сеть обрывается, поведала шепотом, едва я коснулась дна реки кончиками пальцев.
Совсем неглубоко.
Ухмыльнувшись мысленно, оттолкнулась от каменистой поверхности и схватила девицу за талию. И вниз, вниз… пусть немного воды нахлебается.
Та судорожно замахала руками, выпучив от ужаса глаза и пуская пузыри. Кожа ее в воде приобрела зеленоватый оттенок, волосы спутанным веером расплылись вокруг головы, майка сползла с плеч. Едва увернувшись от кулачков, рванула ее за ворот, разрывая ткань и стреножив руки.
И наверх, наверх, слегка перехватив все еще брыкающуюся блондинку за шею. И чуточку при этом переборщив.
В два гребка я достигла места, где можно было нормально встать на ноги. И медленно побрела вдоль берега, ища местечко, свободное от темного покрывала. Марина ватной куклой висела у меня на руке, оттягивая плечо. Ноги ее волочились по дну, ободранные пятки кровоточили. Мои несчастные мышцы ныли до самого последнего волоконца, голова кружилась, я часто дышала, постоянно сглатывая поднимающуюся к горлу тошноту, спину ломило.
Непередаваемый спектр ощущений… хотелось лечь в воду и расслабиться, еще раз попробовать смыть с себя налипшие ошметки темной силы. Но, кажется, я начала привыкать. К боли и прочим… неприятностям.
Шатаясь, я медленно двигалась по пояс в воде. Шагов через двести, когда серая пелена рассеялась, выползла на берег. Рухнула на поросшую какой-то острой травой землю, рядом уронила Марину. Та мелко, нервно дышала. В сумерках ее кожа слегка светилась, на исцарапанном грязном лице застыло обиженной выражение. Было заметно, как под тонкими веками туда-сюда ходят зрачки.
Вздохнув, я отвела взгляд от подопечной, полюбовалась фиолетовеющим небом и села. Кряхтя, будто пятисотлетняя дриада, размяла закостеневшую спину. Никуда не годится… Обрыв, что находится сзади, я с грузом не осилю, а груз сей не брошу.
Перебирая мелкие камушки и поеживаясь от прикосновений мокрой ткани к коже, задумалась. Значит, сейчас отдохну, и надо дальше убираться. Не успокоюсь, пока между мною и одержимым убийцей окажется не меньше трех сотен километров.
Правда, есть подозрение, что на мне стоит метка и по ней меня весьма просто найти. Тем более надо убираться…
Угнать машину.
Хм… пересыпаю камешки из ладони в ладонь. Легко.
И в столицу, к Павлу.
Чего проще!
Павел, Павел… почему я думаю, что он мгновенно решит все проблемы? Ну, наверное потому, что он всегда этот делал. Раньше… Я в него просто верю.
Сознание медленно наполняется ощущениями. Мир слой за слоем выстраивается вокруг меня крепостной стеной. Серые шершавые камни, пахнущие тиной, неровное прерывистое дыхание совсем рядом, грязная пивная пробка под пальцами, плеск реки, сухая горечь земли, душный аромат подбирающейся тьмы. Флер моря и тонкий налет пыли, соль и прохлада – суть Марины.
Ржавчина и горячее железо. Плоть и сущность города под ногами. Чистая, жертвенная кровь, медленно гниющая где-то… близко!
Голова неожиданно закружилась, и я, будто распавшись на мелкие воздушные шарики, взлетела ввысь, к темнеющим небесам. Сквозь натянутые до звона черные сети, унизанные цветными огоньками. Город дышит, живет. Пытается бороться. С темно-зеленым, болезненным пятном, расползающимся по крупноячеистой сети, и пронзительно черным угольком, жадно разбрасывающим в стороны щупальца. Гниль, суть их, поникает всюду, взрезая все уровни восприятия. И это – больно. Алая волна застилает зрение, вместо крови по венам растекается, кажется, расплавленный свинец. И я падаю, врезаясь в землю, от удара лишаясь дыхания. И понимаю, что все еще сижу на берегу, слушая шелест волн и тихие стонущие выдохи.
Ну и что? Что делать-то?
Погружаясь в мрачные глубины собственного разума, полные обрывков и клочьев мыслей, я шаг за шагом вспоминала, как дошла до такой жизни. И насколько все было проще, пока мы с Павлом были связаны…
Еле слышный отзвук, эхо протяжного стона дрожащей струны. Низкий, темный, знакомый… Кажется, в небо ушла тонкая нить отчаянного зова, полный бессильной ярости крик о помощи, отзываясь в висках резким приступом боли.
За спиной шелестнула тьма, по спине протянуло прохладным сквозняком, будто на обрывистом склоне
