нельзя было исправить.
– Почему?
– Потому, – угрюмо ответил Крис.
– «Потому» – это не ответ, – возразил доктор Фейнштейн.
– Потому что она умерла! – выпалил Крис. Он сгорбился на стуле и провел рукой по волосам. – Господи, – негромко произнес он, – я и сейчас злюсь на нее.
Джордан, зажав руки между коленей, подался вперед. Ему вспомнился день, когда от него ушла Дебора: он поехал на работу, отвел Томаса в садик и вел себя так, как будто ничего необычного не произошло. А потом, неделю спустя, когда Томас перевернул чашку с молоком, он чуть шкуру с него не спустил – он, который никогда не бил своего сына! – прежде чем понял, кого на самом деле пытается наказать.
– Почему ты злишься на нее, Крис? – тихо спросил доктор Фейнштейн.
– Потому что она ничего мне не сказала! – в запале воскликнул Крис. – Она говорила, что любит меня. А когда любишь человека, то позволяешь ему о тебе заботиться.
Доктор Фейнштейн помолчал, наблюдая, как он пытается взять себя в руки.
– Если бы она рассказала тебе о ребенке, ты бы о ней позаботился?
– Я бы женился на ней, – тут же ответил Крис. – Пара лет не сыграла бы никакой роли.
– Гм… Как думаешь, Эмили знала, что ты женился бы на ней?
– Разумеется, – решительно заверил Крис.
– И что из этого тебя путает больше всего?
На секунду Крис потерял дар речи, глядя на доктора Фейнштейна так, будто дивился, а не провидец ли перед ним. Потом отвернулся и вытер нос тыльной стороной ладони.
– В ней была вся моя жизнь, – хрипло ответил он. – А что, если для нее все было не так?
Он опустил голову в то самое мгновение, как Джордан вскочи со стула и вышел из комнаты для свиданий, нарушая им же самих, установленные правила. Чтобы больше ничего не слышать.
Дом Хартов в целом был обставлен в добротном колониальном стиле, типичном для представителей среднего класса: изящная резная мебель красного дерева, вытертые старинные ковры, картины с изображением поджавших губы людей, не имеющих никакого отношения к Хартам. В отличие от остального дома, кухня, где сейчас находился Джордан, напоминала место, где недавно столкнулось несколько этнических фестивалей. Над раковиной – плитка из дельфтского фаянса; колониальные стулья с дощатой спинкой контрастировали с большим столом со столешницей из белого мрамора; японская нескладная ширма – ходжи – служила дверью в столовую. Разноцветные пестрые индийские салфетки под приборы лежали вокруг немецкой пивной кружки фирмы «Хофбройхайс», в которой вперемешку стояли как серебряные столовые приборы, так и пластмассовая утварь. Джордан подумал, что Гас Харт отлично смотрится на фоне электроприборов, пока наблюдал, как она наливает ему стакан холодной воды. Что касается Джеймса – он обратил свое внимание на хозяина дома, который, засунув руки в карманы, смотрел в окно на кормушку для птиц, – скорее всего, он проводит время в остальной части дома.
– А вот и я, – сказала Гас, придвигая второй стул к крошечному круглому столику, и нахмурилась. – Может быть, нам пересесть? Здесь мало места.
Конечно, им следовало бы пересесть за стол побольше – Джордан принес целую кучу бумаг. Но адвокату почему-то не хотелось находиться в этих более степенных, консервативных комнатах, в особенности обсуждать дело, которое требовало недюжинной гибкости ума.
– Поместимся, – заверил он, складывая кончики пальцев, и перевел взгляд с Гас на Джеймса, – Сегодня я пришел, чтобы обсудить ваши показания.
– Показания?
Вопрос задала Гас. Джордан скользнул взглядом по ее лицу.
– Да, – ответил он. – Нам понадобятся ваши свидетельские показания, чтобы рассказать, каким человеком является Крис. А кто знает его лучше, чем собственная мать?
Гас побледнела и кивнула.
– А что мне нужно будет говорить?
Джордан ободряюще улыбнулся. Совершенно естественно, что люди боятся давать показания в суде, – в конечном итоге, к тебе прикованы взгляды всех присутствующих в зале.
– Ничего нового, Гас, – заверил он ее. – Мы рассмотрим вопросы, которые я задам вам, прежде чем вы выступите в суде. В основном мы обсудим характер Криса, его интересы, их отношения с Эмили. Мог ли, по вашему мнению, Крис совершить убийство?
– Но разве обвинитель… разве она не будет задавать вопросы?
– Будет, – успокоил Джордан, – но мы, с большой долей вероятности, можем предположить, о чем она будет спрашивать.
– А если она спросит, был ли Крис склонен к самоубийству? – выпалила Гас. – Мне придется солгать.
– Если спросит, я буду возражать. Поскольку вы не являетесь специалистом в вопросах подросткового самоубийства. Поэтому Барри Делани придется перефразировать вопрос и спросить: «Крис когда-либо говорил о том, что хочет покончить с собой?» На что вы просто ответите: «Нет».
Джордан обернулся к Джеймсу, который продолжал таращиться в окно.
– Что касается вас, Джеймс, мы не будем вызывать вас в качестве свидетеля, характеризующего моральный облик подзащитного. Я бы хотел вызвать вас в суд, чтобы
– Да, – негромко ответил Джеймс.
– Она когда-нибудь видела, как вы достаете оружие из сейфа? Может быть, видела, как его доставал Крис?
– Уверен, что видела, – сказал Джеймс.
– Значит, существует вероятность того (поскольку никто лично при этом не присутствовал), что это Эмили, а не Крис вытащила кольт из сейфа?
– Существует, – подтвердил Джеймс.
Джордан улыбнулся.
– Вот! – воскликнул он. – Именно это я и хочу от вас услышать.
Джеймс поднял руку и пальцем толкнул ангелочка из цветного стекла, висящего на окне.
– К сожалению, – произнес он, – я не буду давать показаний.
– Что-что? – не поверил собственным ушам Джордан. До этой минуты он полагал, что Харты будут использовать любую возможность, включая подкуп судьи, чтобы вытащить своего сына. – Вы не станете свидетельствовать в суде?
Джеймс покачал головой.
– Я не могу.
– Понятно, – сказал Джордан, хотя на самом деле ничего не понимал. – Можно узнать почему?
На часах ожила беззастенчивая кукушка: крошечная обитательница часов высунулась наружу семь раз подряд.
– Вообще-то нет.
Первым нашелся Джордан.
– Вы, надеюсь, понимаете, что единственный способ оправдать Криса – это посеять в душах присяжных обоснованные сомнения. А ваши показания как хозяина оружия уже сами по себе могут заронить зерна сомнения.
– Я понимаю, но отказываюсь, – стоял на своем Джеймс.
– Ах ты сволочь! – перед ширмой, скрестив руки на груди, остановилась Гас. – Эгоистичная, жалкая сволочь! – Она подошла к мужу настолько близко, что ее злость наэлектризовала его волосы. – Объясни ему, почему ты не станешь этого делать. – Джеймс отвернулся. – Объясни! – Она обернулась к Джордану. – Дело вовсе не в том, что он боится выступать в суде, – категоричным тоном заявила она. – Дело в том, что, если Джеймс предстанет перед судом, он больше не сможет делать вид, что все происходящее лишь ужасный ночной кошмар. Если он выступит в качестве свидетеля, то ему придется активно защищать собственного сына… а это означает, что изначально существовала проблема. – Она с отвращением
