— Она открыла ему дверь… Зачем?
— Не волнуйтесь. Больше не откроет! Возможно, ваша милая «женушка» уже сегодня ночью узнает о де Немюре все. Все! И тогда уже не подпустит его к себе и на сто шагов! А вы, мой дорогой, будьте осторожны. Не доводите своего кузена до крайности. Вам повезло, что здесь есть молельня, и дверь в нее достаточно крепкая!
Рауль подошел к ней сзади и обнял за полные плечи. Но она чуть не брезгливо сбросила его руки.
— С сегодняшнего дня вы — рыцарь графини Доминик де Руссильон, милый Рауль! Ступайте к себе. Она должна видеть, что вы любите только ее, и что связь между нами закончена! А я буду наслаждаться ревностью Робера. О, мы еще поиграем с ним! — И она опять звонко рассмеялась…
Оставшись одна в своей опочивальне, королева еще долго сидела при свечах у туалетного столика. Она смотрела на свое отражение невидящим взглядом и думала о де Немюре.
Неукротимый, стойкий, гордый, неподдающийся Робер! Почему, почему он отказывает ей? Разве она подурнела?.. Разве красота ее увяла? Она с беспокойством посмотрела на себя в зеркало.
Нет… она все еще прекрасна! Самая прекрасная женщина во французском королевстве, да и не в нем одном! Не за обладание ею — за улыбку, благосклонный взгляд, ласковое слово, — тысячи рыцарей готовы заплатить жизнью!
А Роберу она готова предложить не улыбку и не слова, — а свое роскошное тело… тело королевы Франции! Так почему же он не хочет ее? Раньше он не уступал, возможно, потому, что она была замужем — за королем, его другом и двоюродным братом. Но теперь, когда она свободна, — что, что удерживает его? Долг? Мораль? Кодекс рыцарской чести? Глупые, смешные, нелепые предрассудки!
«Он был бы моим королем… А я — его служанкой… рабыней… Преданной, послушной, верной!»
Бланш любила властвовать — и не только на троне, но и в постели. Ее любовники — о, их было не так мало! — должны были удовлетворять ее неистощимые прихоти, позволяя ей унижать себя; ей нравилось, когда они ползали у ее ног, когда она брала в руки хлыст и стегала их, как собак, а они умоляли о пощаде. Ее фантазия была безгранична!
Рауль… Рауль был горд. И иногда она позволяла ему брать себя силой, сопротивляясь, царапаясь и кусаясь, как тигрица. Но и ему приходилось часто принимать правила ее игры, становясь ее послушным рабом.
«Может быть, поэтому Рауль и изнасиловал баронессу де Гризи… и не только ее. Я слышала о его развратных, гнусных делишках. Ему тоже нравится властвовать. Унижать, видеть, как сопротивляется, слабеет и, наконец, сдается его жертва. А со мною он не мог себе этого позволить!»
Но, тем не менее, и с Раулем, и с другими ее любовниками, — все это были лишь игры, игры по правилам, которые устанавливала она, королева.
А с Робером де Немюром она не могла играть по своим правилам. Он не признавал их. Он их отвергал. Он вообще не хотел играть!
И, чем больше он сопротивлялся, тем больше росло ее желание. Ни одного мужчину она не хотела так, как его!
«Да, Рауль красив. Пылок. Страстен. Он лучший из всех бывших у меня фаворитов! И, возможно, если бы я легла в постель с Робером, оказалось бы, что все мои мечты о нем — всего лишь придуманная мною сказка. Что он — никудышный любовник. И я не получу наслаждение, на которое так надеюсь…»
Но Бланш знала, что это не так. Дыхание ее участилось, глаза расширились, ноздри затрепетали, когда она вспомнил ту ночь в замке Шинон, когда с него сорвали одежду. И она увидела его обнаженным… Он был прекрасен, как статуя Поликлета или Фидия! В ту ночь он в последний раз назвал ее Бланкой…
Ее глаза вдруг наполнились слезами. «О, Роберто, — прошептала она по-испански, — я не хотела делать тебе больно! Но ты не сдался и не уступил. Ты был слишком гордым! Мне достаточно было одного лишь твоего слова… призывного взгляда… Но ты молчал. Ты смотрел сквозь меня, словно я была стеклянная. И тогда мной овладело бешенство… Ты ведь знаешь, что это такое, — когда все застилает кровавая пелена. Когда пальцы скрючиваются от желания разорвать, удушить, растоптать… Ведь сегодня ночью ты сам был таким! Так пойми же меня, мой бесстрашный, мой сильный, мой неукротимый Роберто! Я не хотела сделать тебе больно. Кому угодно — но только не тебе! С одним тобой я не была бы властительницей, государыней, королевой! Если бы ты стал моим, я бы целовала твои ноги… была бы твоей рабыней… клянусь, клянусь всеми святыми!»
Она горестно покачала головой. Теперь он никогда не захочет ее! Слишком много тяжелых, ужасных, мучительных воспоминаний! «Я все перепробовала — пытки… унижения… боль… Но он не сдался! И никогда не сдастся!»
Бланш встала и подошла к двери молельни, которую чуть не вышиб де Немюр. Теперь она думала о другом.
«Жаль, право, что меня здесь не было в это время! Я дала бы Роберу ключ… И пусть бы он убил своего развратного кузена как собаку! Рауль недостоин жалости. Я его презираю! Он больше не войдет сюда. Трусливый, гнусный пес! Я больше не хочу его! Сегодня ночью он показал себя во всей своей красе! И как, как природа могла сделать их кузенами — и дать им это сходство? Низкий грязный подлый де Ноайль — и благородный честный верный де Немюр! — Мысли ее вновь изменились, карие глаза сверкнули. — Но нет! Рауль мне еще пригодится. Если де Немюр не уступит мне, — он пройдет через все круги ада! Эта девчонка, Доминик де Руссильон… Неужели Робер влюблен в нее? Мы это скоро узнаем наверняка. И, если это так, — то моему гордому кузену придется очень пожалеть, что он и в самом деле не погиб под Тулузой!»
Она легла в постель. «Надо что-то придумать на счет этого припадка Робера. Конечно, то, что он ворвался сюда среди ночи, только подтверждает его ужасную репутацию. Но нехорошо то, что здесь был Рауль… и Доминик может узнать об этом! А ведь он должен предстать перед ней как рыцарь в сияющих доспехах. Она — романтичная наивная провинциалка, и де Ноайль наверняка видится ей в ореоле незапятнанности и чистоты. Надо что-то придумать… Очо! Он может помочь!»
И Бланш окликнула своего карлика, зная, что обычно он ложится спать на подоконнике (королева разрешала ему это, относясь к маленькому уродцу точно так же, как к комнатной собачке):
— Очо! — Но он не ответил. Она подошла к окну и отдернула портьеру. Там никого не было. Но вдруг отодвинулась одна из панелей около кровати королевы, и карлик появился оттуда.
— Где ты был, маленький негодяй? Я ищу тебя! — гневно воскликнула она.
— Я был у Розамонды де Ноайль, — ответил Очо, нисколько не испугавшись. — Ваше величество, ведь вы, наверное, хотите знать, как чувствует себя ваш кузен? Вот я и ходил к сестре Рауля.
— Ты видел его? — живо спросила королева.
— Розамонда позволила мне взглянуть на герцога. Она сказала, что он долго метался на постели, и она дала ему снотворное. Не волнуйтесь, — он крепко спит; я даже пощупал ему пульс. Вы же знаете, что я сведущ в медицине, — пульс ровный и не частый. Правда, лицо у него все еще довольно бледное…
— Он спит… — прошептала Бланш. Ею овладело безумное желание пойти самой к Розамонде и посмотреть на заснувшего де Немюра. «Ах, если б я могла хоть краешком глаза взглянуть на него! Я бы наклонилась над ним… И поцеловала в губы. В его неулыбчивые твердые губы. Хотя бы во сне сорвать с них поцелуй! Наверное, так богиня Селена целовала спящего Эндимиона…»
Но нет. Это невозможно! Если она пойдет к де Немюру, как свой ночной визит она объяснит герцогине де Ноайль?
— Очо, — сказала королева. — Ты же видел, как герцог де Немюр ворвался сюда и хотел убить де Ноайля?
— Да, ваше величество.
— И как его схватили… как прибежала Розамонда, и как его увели?
— Да.
— Надо придумать объяснение этому приступу бешенства. Что-нибудь правдоподобное. Чтобы Рауль де Ноайль не был в этом замешан, словно его здесь и не было…
Карлик поднял вверх указательный палец:
— Это совсем несложно, и я уже придумал! Мы скажем, что герцог — сомнамбула!
— Сомнамбула?
— Да; что он бродил во сне по дворцу, а потом его кто-то напугал… А ведь, как всем известно, если
