Позже медсестра проболтается, что в реанимации от пневмонии скончался парень. Ему было двадцать девять. У него было слабое здоровье — пил, курил, не занимался спортом. И организм не одолел болезнь.
Оптимизм
В девять дают позавтракать. На завтрак коробочка творога, баночка сметаны, крутое яйцо, хлеб с маслом и чай. Есть не хочется, но аппетитным кажется сам процесс завтрака. Так иногда не охота никуда спешить, но все равно бежишь, потому что привлекает сам бег. Короче, съедаю и выпиваю все, что дали.
После завтрака обход. Как и обещали, знакомлюсь с симпатичным зав отделения Павлом Владимировичем. Жестикулирует, пружинит ногами, как будто спускается на лыжах с горы, приплясывает, вращает на бедрах невидимый обруч…
— Как самочувствие, молодой человек?
— Спасибо за комплимент! Враги не дождутся…
— И много врагов?
— А у кого их нет…
— У меня нет.
— Ну, вы же врач, знаете, кому какие пилюли подсунуть…
— Шутите? Это хорошо.
Нажимает кнопки компьютера, изучает показания. Вновь на моем пальце прищепка с датчиком. На плазменном экране появляется цифра 71.
— Что за штука? — спрашиваю оптимистично.
Тревожно молчит.
— Если она определяет, в каком возрасте я окочурюсь, то меня это не устраивает, давайте что-то думать.
— Это пульсоксиметр. Отражает степень насыщения крови кислородом. Показатель не критичный, но будем поднимать…
— Желательно, чтобы этим занялись медсестры помоложе и посимпатичнее. Хотя, как говорится, нет некрасивых женщин…
— А у нас в отделении их и нет, и среди больных, кстати, тоже… Какие еще пожелания?
— Из самых невинных пожеланий — было бы здорово, чтобы дверь в палату была закрыта. У меня от вас секретов нет, но ваши искусственные легкие работают, как самодельные водокачки…
Дверь закрыли, в палате стало тише. Но не успел задремать, как зашел еще один в белом халате.
— Экстренную помощь мы оказываем бесплатно, — говорит. — Но за отдельную палату придется заплатить. Подчеркиваю, это не за лечение, это за саму палату. Для вас же это не проблема? Сколько вы зарабатываете? Долларов триста в день у вас выходит?
Тут же получил мое согласие, но ушел, обиженно сгорбившись и сунув руки в карманы. Как будто жизнь приносит одни разочарования, и к плечам приделана невидимая полка, на которой каждый день по утрам выставляют бесчисленное число открытых пузырьков с анализами мочи, и там же — моя бутылочка…
Не успел уйти «переносчик мочи», вбегает запыхавшаяся Ржевская.
— Ты чего запыхалась? — спрашиваю. — Боялась не застать меня в живых?
— Типун тебе на язык! У вас тут карантин — меня долго не хотели пускать. Да еще с сумкой! Пришлось дать санитару на чай, чтобы провел огородами.
— Хорошо, что не в лоб…
Ставит сумку на стол, разгружает продукты, топчется у подоконника… Как говорится, бьет копытом.
— Ты присядь и не волнуйся, здесь за посещения не расстреливают. Расскажи лучше, кто за меня похлопотал, чтобы меня сюда положили.
— Все твои друзья! Володя Вознесенский позвонил Виталию Старикову, Виталий позвонил в управление здравоохранения города, оттуда позвонили сюда… Мы за тебя так переживаем! Поправляйся скорей, пожалуйста, очень тебя прошу — графики летят…
…Я оптимист, но, когда лежать неподвижно под капельницей уже совсем невмоготу, закрываю глаза и представляю, что я в древнем Китае и меня казнили. Был у них там один особенно изощренный способ — человеку отрубали руки и ноги, вырывали язык, выковыривали глазные яблоки, протыкали барабанные перепонки, а потом выхаживали и помещали в общественной уборной. У бедняги не оставалось в жизни ничего, кроме погруженного в темноту и жуткое зловоние сознания! Я фантазирую на эту тему не абы как, а со свойственным мне жизнелюбием, доведенным предлагаемыми обстоятельствами почти до состояния аффекта. То есть стараюсь представить все как можно реалистичнее, чтобы еще больше обрадоваться, когда открою глаза, пошевелю руками, ногами и всем, чем смогу в эту минуту пошевелить, втяну через сопливый нос в воспалившиеся легкие ионизированный реанимационный воздух, услышу за стеной хрипы и храпы собратьев по несчастью, и почувствую, что дела мои не хуже других!
Через три дня температура спадает. Я не сомневался, что так и будет, но, прослушивая легкие и снимая показания компьютера, Павел Владимирович все еще хмурится. В меня 24 часа в сутки вливают антибиотики с сопутствующими растворами. От этого вены с катетерами воспалены. Приходится все время менять руки и делать на ночь гепариновые компрессы.
— Бедные ваши вены! — сокрушается медсестра Татьяна. — В реанимации обычно ставят катетер в магистральную вену — она вот тут, на шее. На руке вены периферийные — быстро «горят».
А еще болит печень и по утрам такая тошнота, словно я пропьянствовал несколько дней подряд. Тогда я вспоминаю мои реальные выдающиеся пьянки и их последствия, и от этого переносить утреннюю тошноту намного легче.
Уже узнаю медсестер по звуку шагов. Татьяна ходит торопливо, почти бегом. Снежана цокает, как лошадка — у нее туфли на каблучках. Алевтина Ивановна шаркает, шамкает и шумит. Если за стенкой разговаривают драматическим шепотом, звенят посудой, гладят кого-то против шерсти, водят железом по стеклу, распевают русские народные песни, забивают гвозди кому-то в мозг, значит, Алевтина Ивановна совсем близко.
— Почему не брЫтый? — спрашивает она меня как-то утром. — Чтобы к следующему моему дежурству побрЫлся.
Надеюсь, через трЫ дня меня здесь не будет!
Лечебный кальян
Каждый день после завтрака по коридору привычно скрипит колесиками тележка с ингаляцией — лечебный кальян, как я это любовно называю.
— Будет АЦЦ, ацетил-салицин, — благодушно предупреждает старенькая близорукая медсестра, как будто речь идет о качественном опиуме. — Дышите не глубоко, а то закашляетесь.
Открывает коробочку, выбирает мундштук, нежно насаживает, загружает в контейнер пузырек с лечебным раствором. Не хватает приглушить свет, включить восточную музыку и запустить вокруг койки полуобнаженных красоток, танцующих танец живота! Бережно беру мундштук. На рукоятке черная кнопочка. Нажать — поступает смесь воздуха и лечебного газа, этого самого АЦЦ. Будь моя воля, я бы сделал ее зеленой. Или любого другого цвета. В больницах я бы вообще запретил черный цвет… Делаю глубокую затяжку. Блаженно закрываю глаза. Я не люблю кальян, но, раз уж приходится курить, надо это
