Всем людям нужна цель. Так говорил Ричиусу его отец — и это не давало ему покоя. В Фалиндаре дни были бесконечными, а ночи — невыносимыми. Ричиус превратился в одно из украшений цитадели. Он по- прежнему оставался Кэла-ком, Шакалом — и трийцы считали его героем, но казалось, он стал незаметным, ненужным. За месяцы, прошедшие после победы Люсел-Лора над Наром, Ричиус отдохнул и прибавил в весе. Он наблюдал, как растет его дочь, пытался угадать, что происходит в империи… Но он был одинок. Люсилер был занят голодом и восстановлением долины Дринг и других территорий, где война оставила самый глубокий след, и у него редко оставалось время для его друга-нарца. Ричиус с завистью наблюдал за Люсилером, с тоской вспоминая, каково это — быть занятым. Он помогал, чем мог: грузил зерно на телеги, патрулировал районы вокруг Фалиндара — но его не оставляло ощущение, что он просто лишний.
Почти все дни он проводил с Шани, стараясь чем-то занять время. Шани жила в холе. Она была дочерью Кэлака и ни в чем не нуждалась — и Ричиус иногда задумывался над тем, какой она из-за этого вырастет. Она унаследовала от него некоторые черты лица, и это делало ее не совсем трийкой, однако она никогда не сможет поехать в Нар и узнать вторую половину своего наследия. Империя прочно прибрала Арамур к рукам. Если Ричиус не сотворит чуда, Шани никогда не увидит место, которое ее отец считал своей родиной. Бьяджио об этом позаботился. Даже в изгнании золотой граф сохранял власть. Теперь Арамуром правил Талис-тан, как это было до той поры, когда маленький народ отвоевал свою свободу. На место Блэквуда Гэйла назначили нового правителя — им стал Элрад Лет, человек с железным кулаком. Ричиус был почти незнаком с самим Летом, но он знал его репутацию. Не было сомнений в том, что Арамуру приходится несладко.
Этот день в Фалиндаре был похож на все остальные. Дьяна провела утро, играя с Шани и пытаясь научить девочку первым трийским фразам. Шани едва лепетала, но Дьяна была уверена в том, что слово «мама» девочка уже знает. Испытывая грусть, Ричиус уехал из крепости. Перед пл отъездом он заставил Дьяну пообещать, что они с Шани не выйдут за пределы крепостных стен. Его жена неохотно согласилась.
Ричиус ехал около часа под нежарким солнцем, погрузившись в созерцание осеннего Люсел-Лора. Он ехал вперед, пока не добрался до леса, расположенного далеко к востоку от Фалиндара, — древней рощи переплетающихся деревьев, с похожей на камень корой и черными ветвями. Именно здесь он оставил плакать Карлаза, когда повелитель львов убил взбесившегося зверя. Карлаз не вернулся в крепость. Вместо этого он остался в лесу.
Возможно, именно это манило Ричиуса в лес. Чувствуя себя одиноким, но не желая оставаться в одиночестве, Ричиус направил своего коня в глубь леса — мимо деревни, где лев напал на фермера. И наконец он оказался у горной гряды, где они с Люсилером оставили Карлаза.
Ричиус еще не добрался до горного логова, когда услышал характерный голос Карлаза: он пел. Это был низкий, монотонный распев, странно радостный, и Ричиус поехал на него, надеясь, что не помешает военачальнику. Песня привела его к поляне у неглубокого озерка: там Карлаз с мокрыми и залепленными грязью волосами стоял на коленях в грязи, зачерпывал воду ладонями, медленно выливал ее себе на лицо — и пел. Ричиус остановил коня поодаль, наблюдая за странным ритуалом из-за завесы деревьев. Карлаз продолжал петь еще в течение трех пригоршней воды. Закончив, он прижал ладони к мягкой почве, наклонился и поцеловал землю. А потом он поднял голову и, не поворачиваясь, стал принюхиваться, словно зверь.
— Кэлак? — догадался он. Ричиус поморщился.
— Да, — ответил он по-трийски. Он с трудом складывал слова в непривычные фразы на трийском языке. — Извини, Карлаз. Я не хотел тебе помешать.
— Ты мне не мешаешь. Моя молитва закончена. — А потом военачальник засмеялся. — Но слышали ли меня боги, я не знаю.
— Как я убедился, боги мало что слышат, — сказал Ричиус. Он понимал почти все, что говорил военачальник, а об остальном догадывался. — Если хочешь, я могу уехать.
— Кэлак, ты ехал очень далеко. Чтобы найти меня?
— Да.
— Почему?
Ричиус спешился. Карлаз по-прежнему не поворачивался к нему.
— Потому что мне надо с кем-нибудь поговорить, — ответил он. — Потому что мне неспокойно.
— И ты выбрал меня? — Это настолько заинтересовало военачальника, что он повернул голову. На его лице появилась любопытная улыбка. — Я не деревенский мудрец. Почему меня?
— Сам не знаю, — ответил Ричиус, пожимая плечами. — Может быть, потому что больше никто не хочет меня слушать. Или понять. Мне…
— Неспокойно. Да. Так ты сказал. Иди. — Карлаз похлопал по влажной земле рядом с собой. — Садись со мной. Ричиус поморщился:
— В грязь?
Военачальник снова поманил Ричиуса к себе.
— Я наблюдал за тобой, Кэлак. Ты живешь среди нас, но ты еще не стал трийцем. Я научу тебя кое- чему. Иди.
Ричиус неохотно перебрался через камни к Карлазу. В ответ на настояния военачальника он встал рядом с ним на колени, немедленно погрузившись в жижу с чавкающим звуком. Брюки тут же намокли.
— И что теперь?
— Ш-ш! — приказал Карлаз. — Это успокоит твой ум. Но ты должен вести себя тихо. Вы, нарцы, никогда не бываете достаточно тихими. Вы не слышите молчания. — Карлаз снова сложил руки ковшиком. — Сделай так, — велел он. — Да, хорошо. А теперь…
Он опустил руки в воду, так что она налилась ему в ладони, и проследил, чтобы Ричиус сделал то же самое. Но когда Карлаз вылил холодную воду себе на лицо и грудь, Ричиус взбунтовался:
— Карлаз, я не очень верующий. Я не хочу молиться.
— Ш-ш! — снова повторил Карлаз. — Это не молитва. Нет. Это для тебя, а не для богов. Когда мы делаем так, это мы оказываемся в центре мира.
Все это было какой-то путаной чушью, но Ричиус послушался военачальника: поднял руки к лицу и медленно начал лить воду. Как и следовало ожидать, он ничего особенного не почувствовал, но повторил этот процесс еще три раза вместе с Карлазом. А потом Ричиус украдкой посмотрел на львиного всадника, который задумчиво закрыл глаза.
— Что мы делаем? — шепотом спросил он.
— Мы сливаемся с землей, — ответил Карлаз. — С почвой, с водой. С небом, если ты на него смотришь. Смотри на небо, Кэлак. Держи глаза открытыми и смотри.
Ричиус стал смотреть. Он лил воду на лицо, стараясь не моргать, и видел небесную голубизну сквозь туман водопада. Внезапно у него закружилась голова, и он засмеялся.
— Хорошо! — похвалил его Карлаз. — Видишь? Теперь ты — часть земли. Часть природы. А теперь пой со мной.
И Карлаз снова начал распев, ткнув Ричиуса в бок, требуя присоединиться к нему. Ричиус подхватил напев — сначала робко, а потом громче, поддаваясь настроению. Все это по-прежнему казалось ему чепухой, но эта чепуха ему нравилась. Ему нравилось сливаться с природой, и он представил себе, что вода очищает его, уносит его грехи и его прошлое. Он пел вместе с военачальником довольно долго, а когда Карлаз замолчал, Ричиус продолжал петь один, все громче, пока птицы вдруг не сорвались с ветвей, а его песня стала не распевом, а мучительным, очищающим душу криком…
Ричиус почувствовал, как вся досада и раздражение выходят из него, и когда он замолчал, то открыл глаза и уставился на Карлаза, ужаснувшись. Повелитель львов смотрел на него.
— Неспокойно, — пробормотал Карлаз. Ричиус тяжело дышал.
— Да. О да…
У него не было других слов. Он был пленником своих воспоминаний. Перед ним промелькнул Арамур, живой и зеленый, и жуткий вид головы Сабрины, глядящей на него из ящика. Подарок от Бьяджио. Он никогда не любил ее по-настоящему, но теперь он ее любил. И ему вдруг стало страшно, что она никогда не замолчит, что ее вопли будут преследовать его вечно. Он поднял руки и спрятал лицо в ладонях, пытаясь отогнать эти видения, но они остались с ним — как оставались всегда.
