– Нас же видно из окон хеха… небесного дворца!
– Видно, но не видят, – буркнул Олег.
– Как это?
– Когда размышляешь, сэр Томас, то не видишь, что ешь, во что одеваешься, с кем спишь, кто перед тобой скачет…
Они перебежали к мраморным ступеням, настолько широким, что нужно три длинных шага, чтобы достичь следующей. Томас сжимался от грохота своих гремящих шагов, будто все еще в каменоломне крушит молотом стену. У величественных врат, украшенных золотом и драгоценными каменьями, высился широкий в плечах шестикрылый серафим. Ноги расставил, огненный меч на плече. Белоснежная туника распахнулась на груди, открывая стальные доспехи дивной работы, от совершенства которых у Томаса защемило сердце. Лицо было надменное, а когда вперил грозные очи в набегающих пришельцев, Томас содрогнулся, будто пораженный молнией.
Пурпурные веки поднимались все выше, открывая невиданные оранжевые глаза цвета расплавленного золота. Томас остановился, перестал дышать, в душе возникла щемящая тоска, понял, что никогда не сможет не то что причинить вред этому небесному существу, но даже оскорбить словом, взглядом, дыханием…
Голос серафима прозвучал как серебряные фанфары, которыми возвещают о начале королевского турнира:
– Кто такие?
Томас содрогнулся от сладкой боли, душе открылись незримые высоты, и совсем некстати с другой стороны прозвучал запыхавшийся голос:
– Эй ты, с крыльями!.. Стоишь, а в наши святыни проник язычник!
Серафим отшатнулся, в оранжевых глазах вспыхнули белые молнии:
– Язычник? Невозможно!
Олег крикнул торопливо:
– Имеющий очи да видит!
Он хладнокровно указал на Томаса. Рыцарь онемел от такой наглости. Серафим грозно вперил в него оранжевые очи, они тут же заполыхали огнем, сделал шаг к Томасу. Тот беспомощно мекал и разводил руками, а Олег с тем же хладнокровием ударил серафима по затылку с такой силой, что тот, падая, едва не сбил Томаса.
– Ну ты и свинья, – сказал Томас с отвращением.
Олег подхватил на лету ниспадающую красиво хламиду, взгляд стал задумчивым.
– А что, ежели нам переодеться?
– Что? – ужаснулся Томас. – Чтобы я сменил доспехи на это… это?
– Это ангельское облачение, – возразил Олег, но увидел гневное лицо рыцаря, добавил: – Серафимье! Ты мог бы надеть поверх своего побитого железа.
Томас на миг задумался, в синих глазах промелькнуло сомнение.
– И в таком виде покажусь Ярославе? В белом хитоне и с дурацкими крыльями? Да еще с шестью, как у урода? Меня засмеют все рыцари.
– Я никому не скажу, – пообещал Олег.
– Бабушке своей скажи, – зло бросил Томас. – Тебя из Британии и в шею не выбить, пока всем не нашепчешь.
Олег пожал плечами – как хошь, снова мраморные плиты отзывались на их шаги, как показалось Томасу, грохотом лавины. Большие ворота начали распахиваться бесшумно и достаточно легко, хотя плечи калики вздулись горами мышц. Самому ему, успел заметить Томас, переодеться даже не пришло в голову. Хотя мог бы, дабы посмеяться над величием ангелов и всего небесного воинства.
– В хехалот! – закричал Олег.
Грудь его раздулась, плечи напряглись. Преображение кроткого отшельника в озверелого воина было таким разительным, что Томас не мог оторвать глаз, хотя надо было мчаться по переходам дворца и рубить всех, а там Господь разберется, кто прав, а кто виноват. Калика стал выше, шире в груди, мышцы заиграли, как молодые удавы, и теперь было видно, что в теле калики нет ни капли жира или дурного мяса, а только тугая плоть, которую не всякий топор возьмет.
– Я здесь все разнесу, – процедил Томас сквозь зубы, губы кривились и вздрагивали. – За Ярославу, за ее муки: если они только посмели… Если коснулись хотя бы пальцем…
Калика сказал сурово, с непонятной ноткой в голосе:
– Сэр Томас, опомнись! То ты страшился, как бы твою невесту в аду черти не… словом, принудили или соблазнили, а теперь, судя по твоим попыткам наморщить лоб, думаешь такое же на безгрешных ангелов?
Томас посмотрел на него налитыми кровью глазами, круглыми от бешенства. Зубы скрежетали, потом рыцарь тряхнул головой, заставляя себя прийти в себя.
– Черт!.. Ты прав, сэр калика. Нельзя такое думать на безгрешных. Иначе я с ними такое сделаю, что и те монахи из Саалемского аббатства возликуют, про которых я тоже раньше думал как на безгрешных…
Пальцы его побелели на рукояти меча. Олегу почудилось, что из-под пальцев потек сок, выдавленный как из молодой ветки. Он попытался представить себе, что молодой рыцарь сделал с распутными монахами, но воображение отказывало, ибо если этого благочестивого христианина поскрести как следует…
– Значит…
