Он распрощался с бедуинами, Томас кивнул благожелательно, солнце обрушилось с яростью, как будто кто-то сыпанул на плечи жаровню раскаленных углей. Томас, освеженный купанием, шел бодро, воспринимал мир ярким и чистым, запахи улавливал за сто миль, а когда в ноздрях защекотало, сказал саркастически:
– Ну и нажрался же ты! Что за бедуины, если пьют вино? Или Аллах в пути позволяет вольности?
– Мне достаточно одного кубка, – сказал Олег кротко. Заметив недоверчивый взгляд Томаса, пояснил: – Но, выпив этот кубок, я становлюсь совсем другим человеком!
– Ну и что?
– А то, что этому человеку тоже хочется выпить.
Томас хохотнул, в калике живут даже не два человека, а множество, судя по тому, сколько может выпить, оглянулся на удаляющийся оазис.
– А чего таким страшилищем тебя изобразили?
Он думал, что Олег на шутку ответит шуткой, но отшельник за время странствий хоть и обучился почти всему на свете, но только чувства юмора так и не обрел.
– Как умеют… Не всегда же пешком и с палочкой. Куда-то торопился.
Томас отшатнулся. Волосы встали дыбом. Он ощутил, как затряслись руки, а голос сорвался на жалкий писк:
– Так это был… ты?
– Ты ж сам заметил, что похож.
– Ну… – прошептал Томас, земля под ним шатнулась. Он ощутил, как барханы снова закачались, как волны, а воздух задрожал. – Это я так, подразнить! Я ж не думал, что в самом деле! Хотя у того чудища руки-крюки, морда ящиком… похож. Значит, ты? Торопился? Торопился, но всех женщин…
Олег объяснил равнодушно, только взгляд чуть потеплел:
– А я тогда пробовал путь всяческих излишеств. В том числе и ну этих, понимаешь, учений, как правильно жить на свете, – до чьей-то матери, но где-то наверняка есть ценное зерно. Однако отрицать не глядя – это все равно что бранить вино, ни разу не попробовав. Настоящая мудрость приходит, когда все узнаешь на своей шкуре.
– А если на чужой?
– Тогда это ученость.
Томас оглянулся. Даже на расстоянии он различал, что неведомым резчикам удалось выразить мощь и свирепость древнего бога. Томас прошептал:
– Бедный калика… Сколько же тебе гореть в геенне огненной! Может быть, прямо сейчас просить Деву Марию о заступничестве?
Калика с сомнением поднял брови:
– Женщину?
– Ну и что, – возразил Томас горячо, – она ж мать нашего Бога! Матери даже крокодил не откажет, а наш милосердный Господь не крокодил какой-нибудь с берегов Стибра!
– Все-таки женщина, – проговорил калика с сомнением. – Не совестно? Может, это и по-рыцарски, но не совсем по-мужски. Когда сирые да увечные молят о помощи, понятно. Заступница, мол. А мы? Мы сами заступники.
– Гореть тебе в огне, – повторил Томас. Он вздохнул. – За гордыню, за волшбу, за всех баб, которых по дороге, не снимая лыж… И за то, что все учения пробовал на своей шкуре… на шкуре пробовал, так и поверю! Про эти все сатанинские учения, гнусные и растленные, нам полковой прелат та-а-а-акое рассказывал жаркими сарацинскими ночами. Потом рыцари на стену лезли, от тоски выли, все с искушениями боролись. Да и мне перепадет на орехи, что с тобой, язычником гнусным, общаюсь!
Калика сказал равнодушно:
– Лучший способ преодолеть искушение – это поддаться ему. Сразу потом понимаешь, что не искушение оно вовсе, а так – видимость. Что бороться с ним легко, что зазря время потерял и тебе это вовсе не нужно.
– Правда? – спросил Томас с надеждой.
– Проверено, – уверил калика. – Много-много раз!..
Томас сожалеюще оглянулся на исчезающие шатры кочевников. Похоже, золотые монеты мог бы с такой же пользой и сам выбросить в песок.
Глава 12
Впереди вздымалось плато. Не слишком высокое, но у пустыни сил не хватило, чтобы победно идти горячими волнами оранжевого песка. Дальше тянулась твердая земля, кое-где зеленели клочья травы, хотя земля была сухая, выжженная, готовая перейти на сторону песка. А его массы, в отличие от морских волн, разбившись о твердыню, не отступили, не растворились, а угрюмо накапливали силы, ветер неспешно наметал барханы выше, и оранжевые волны настойчиво поднимались, уже видя, что окончательная победа будет за ними.
Калика мрачнел, рыжие брови нависли над зелеными глазами злыми кустиками. Глаза сверкали недобро. Томас попробовал утешить:
– Да что тебе? Меньше будет на свете сарацин, зато больше христиан.
– Как будто песок остановится, – огрызнулся Олег. – Нет, песок – это уже все, конец. После Болота – Лес, после Леса – Степь, после Степи – Пески, а после Песка… Надо что-то придумать. Мне песок пятки печет, а в сапогах по пустыне – только дикие франки могут.
