нутром своим, животным непонятным чувством чуяла – происходит нечто страшное, навроде прилета Змея- Горыныча, про которого когда-то сказывала на ночь бабуля.
Со двора доносилось недовольное мычание, ржание, торопливый топот, то и дело громко хлопала дверь. От инстинктивного ужаса Рипа затаилась, даже дышать перестала – и тут заскрипела ведущая на сеновал лестница, узкое помещение заполнилось красным пляшущим светом. Девушка закрыла глаза, замерев, как зайчонок под листом лопуха – но услышала, как кто-то решительно разворашивает тело. Бок обожгло от удара ногой, над самым ухом послышался довольный хохот – Агрипина почувствовала, как кто-то вырывает у нее из головы косу, взвыла от боли, отмахиваясь обеими руками, но пленитель не обратил на ее брыкания никакого внимания, дотащил до дверцы и небрежно, словно тюк соломы, скинул вниз. Девушка вскрикнула, больно шмякнувшись о землю, попыталась встать – но едва она поднялась, как ее снова схватили за косу, поволокли. На вопли, просьбы пощадить, никто не обращал внимания. Кто-то перехватил руки, которыми она держалась за голову, обмотал веревкой, потом пару раз крутанул ею вокруг шеи, отпустил. Рипа от неожиданности упала на колени, а когда поднялась, то увидела, что стоит привязанная к собственной телеге. В телегу была впряжена их же кобылка Еронька, и в нее вкидывали их вещи из их дома.
Впервые девушка смогла окинуть взглядом двор: ворота нараспашку, сараи тоже, скотины внутри не видно. Рядом с нагружаемыми телегами гарцуют трое черных всадников с пиками в руках, из дверей дома выволакивают всякое добро странные воины в длинных халатах, меховых шапках, с саблями на боках. Рипа вдруг увидела, как двое из грабителей вытаскивают сундук с ее приданым, дернулась – но веревка удержала на месте.
– Но-но! – один из всадников больно ударил ее древком пики промеж лопаток и девушка упала на колени. Взгляд ее остановился на распластанном теле: темные штаны, поршни, широкий кровавый рубец поперек спины, топор под рукой… Сережа! Рипа почувствовала, как из глаз покатились слезы. Она плакала молча, потому, что к горлу подступил какой-то тяжелый колючий ком.
Неожиданно телега тронулась. Никто даже внимания не обратил, что одна из пленниц стоит на коленях и не готова идти. Рипа упала, ее проволокло несколько шагов, но потом она каким-то чудом поднялась и побежала за веревкой. Впереди, за телегой, катящейся первой, точно так же бежали на привязи ее родители.
Разбойники были везде: но вынесли ворота первых двух домов, орудовали во дворе напротив, выгоняли обитателей дома дальше по улице, голосили возле монастыря. И только сейчас с колокольни покатился во все стороны набатный бой.
Агрипине приходилось бежать со всех ног: возницы старательно погоняли коней, отвернули в какой-то проулок, остановились перед нетронутым с виду двором. Всадник ловко вскочил на седло ногами, перемахнул ворота, загрохотал засов. Неожиданно послышались крики, лязг железа. В приоткрывшиеся створки торопливо ринулись остальные воины. Лязг стих. Ворота распахнулись и из-за них на улицу неожиданно выкатилась бородатая голова с выпученными глазами.
Со стороны монастыря грохнул пушечный выстрел, за ним второй, третий. Кто-то истошно заорал:
– Татары!!!
«Татары!» – внезапным пониманием обожгло девушку и по спине ее пополз холодок ужаса.
От монастыря снова донесся звук пушечного выстрела, и гулкое эхо заметалось над ночными просторами.
Аримхан недовольно сплюнул: русские так и не открыла ворота. Ногайский хан, оставив под своей рукой две полусотни, очень рассчитывал на то, что монахи распахнут ворота, чтобы принять под защиту своих стен убегающих из разграбляемого селения смердов. Тогда быстрая конница, промчавшись сотню саженей от крайних домов до каменных стен, сможет на плечах русских ворваться в крепость. А уж там добыча может оказаться такой, что и в мечтах себе не представишь. Но проклятые служители Божии так и не распахнули толстых дубовых створок, оставив полуголых, перепуганных, беззащитных единоверцев бессмысленно биться в ворота, либо вжиматься в стены, дрожа от предсмертного ужаса.
Однако, стоило нескольким из нукеров, соблазнившись легкой добычей, направить своих коней к русским, как стены ожили, из бойниц надвратных церквей и угловых башен одна за другой грохнули пушки, выстилая открытое пространство смертоносной каменной картечью, и татар тут же отвернули. К чему рисковать жизнью, если вокруг и без того в достатке разнообразной добычи?
Конечно, беглых, уклонившихся от петли рабов можно расстрелять из луков – но к чему тратить время и стрелы? У нукеров рода Исанбетовых сегодня и без того хватает приятных хлопот.
Вот только сотни перед монастырем стоят зря – не откроют монахи ворот, ни за что не откроют.
– Идите, развлекайтесь, – взмахом руки распустил своих нукеров Аримхан. – Веселитесь, я дарю вам этот поселок. Но помните, что перед рассветом мы должны уйти. Русские из соседних селений могут прислать помощь. Торопитесь!
Воины с радостными криками ринулись в рассыпную, торопясь урвать свою долю добычи, а их хан, бросив прощальный взгляд на золотые шатры, поворотил скакуна и поехал по улице, величественно поглядывая по сторонам. Вот он, его день. Сейчас он всевластен над этим городом. Волен казнить и миловать, волен обогащаться и дарить богатство другим.
Со всех сторон доносились крики, плачь, мольбы о пощаде, а изредка – и предсмертные крики. И Аримхан улыбался, слушая эту ласкающую сердце всякого воина музыку. Помните, русские, кто ваш истинный хозяин и господин, кто в любой миг может оборвать ваши судьбы или использовать вас всех на свое усмотрения. И если кто-то сможет спрятаться, уцелеть, не побежит в рабство у татарского седла – пусть знает, что дети, которых он растит, рано или поздно будут услаждать ногайских храбрецов своими телами или расстилать для них в степи ковры и собирать кизяк для господских костров.
Все, что смог придумать Матях, чтобы облачиться после бани – так это сложить одеяло пополам, да обмотать вокруг пояса. Правда, в подобной юбчонке разгуливать по усадьбе он не рискнул, мало зная о моральных принципах и моде людей шестнадцатого века. Просто прошмыгнул от бани на стену, да спрятался в отведенной ему комнате. Утром в нормальную одежду переоденется, тогда можно будет и расхаживать, любопытство проявлять. От нечего делать Андрей попытался поспать, потом побродил по терему, снова поспал. Когда солнце стало опускаться к горизонту, Прасковья принесла ужин: примерно полуторалитровый глиняный кувшин с холодным квасом, блины с медом, миску карасей в сметане, копченого леща, несколько небольших ватрушек с начинкой – судя по запаху, из орехов и грибов. А когда сержант, прикинув что таким ужином можно до отвала накормить стрелковый взвод, изумленно поднял на нее глаза, девушка смущенно ответила:
– Так ведь среда сегодня, боярин. Пост. Хворым, оно конечно, мясное в пост разрешено. Но ведь пост Господен… Его лучше соблюсти.
