наконечником, повернул голову к сержанту:
– Уже рядом.
– Мы близко, – перевел Андрей, снял со спины бердыш и тоже перебросил щит в руку.
Еще несколько минут – и отряд вышел к широкому пятну утоптанной земли. Несколько черных пятен кострищ, неизменный для любого кочевья колодец, ровные круги жухлой травы, оставшиеся от полутора десятков юрт.
– Ушла банда! – Матях повернулся к степняку и криво усмехнулся, открыто выражая свои чувства. – Видать, предупредил кто-то.
– Может, и упредил, – спокойно согласился Анвар-бей, резко наклонился прямо с седла, зацепил горсть золы из кострища. – Теплая земля-то. Видать, утром ушли. Может, и вправду упредил их кто-то, мудрый Андрей. А может, сами чужую рать заметили. Кочевья бок о бок стоят. Мы увидели, как у них полон появился. Они – как к нам войско русское пришло.
Башкирец поднялся высоко на стременах, оглядываясь вокруг и тихо рассмеялся:
– Да вон же они, к Бакаевскому лесу пошли.
Татарского обоза видно не было, да этого и не требовалось: десятки колес тяжело нагруженных возов, сотни ног, прошедших по одному и тому же месту пробили в травяном покрове такую мощную просеку, что преследовать ногайцев можно было даже на ощупь.
– Больше трех верст пройти не могли, – добавил Умильный. – Сейчас достанем. Вперед!
– Татары!!!
Это были именно они – десятки и десятки темных силуэтов, гарцующие немного правее Бакаевского леса километрах в двух от брошенного стойбища.
– О, Аллах, всемилостивый и всемогущий, – пригладил бороду Анвар-бей, стряхнул щит с руки и взялся за колчан.
– Господи, благослови, – перекрестился Илья Федотович, точно таким же жестом кинул щит обратно на круп коня и потянулся за луком. – Служивый, ну-ка давай назад, к Лебтону. Спину прикрывать станешь.
– Почему?! – возмутился Матях. – Что я, не человек, что ли?
– Человек, не человек, а в седле держишься плохо, я же вижу. Улетишь с коня в сшибке, затопчут без пользы. Ступай к Лебтону, поддержите, если что…
Боярин смотрел только вперед, на татар и думал, видно, только о них, не собираясь отвлекаться на разговоры. Матях негромко чертыхнулся, но приказ выполнил, отвернув к немцу, одетому в нелепую на фоне гибких русских доспехов кирасу, к которой пристегивалась пластинчатая латная юбка, железные наручи, сверкающие стольные набедренники… Шлем типа «армэ» с вытянутым вперед решетчатым «клювом» придавал воину и вовсе анекдотичный вид.
Между тем легкая степная конница и русская кованая рать, бросив заводных коней, сбились в единый плотный монолит. Всадники, взяв в руки луки, начали сближаться с врагом. Татары тоже тронулись навстречу. Расстояние сократилось до полутора километров, километра…
Защелкали луки[98]. Сперва стреляли только отдельные опытные мастера, потом за дело взялись оружные холопы, а когда дистанция сократилась до полукилометра, стрелы метали уже все, кроме Матяха, не имеющего этого оружия и Лебтона, не способного в своих тяжелых железах натянуть тетивы. Воздух наполнился зловещим шелестом. Зловещие вестницы смерти падали сверху, непредсказуемые, как дождевые капли. Большинство их впивалось в землю – но Андрей, уже познавший на своей шкуре, чем может закончиться подобный «огонь наугад», торопливо отцепил щит и поднял его над головой. И очень вовремя – послышался гулкий стук, рука ощутила удар, и с обратной стороны деревянного диска выглянул самый кончик стального острия.
Смертоносный дождь не ослабевал ни на минуту. Вот всхрапнула лошадь, вот другая. Вот, злобно ругаясь, спрыгнул с завалившегося коня незнакомый сержанту холоп. Вот послышался уже человеческий болезненный вскрик. Неожиданно почти одновременно выпали из седел сразу двое степняков.
И тем не менее скачка не замедлялась, расстояние между отрядами сократилось до сотни шагов. Пара последних выстрелов – уже прицельных, гранеными наконечниками в близких врагов, по их злым глазам, в черные сердца потомственных грабителей и насильников – и боярин Умильный быстрым движением кинул лук в колчан, схватил щит, выдернул из петли рогатину и опустил ее острием вперед.
В этот раз ему выпал противником совсем молодой татарчонок, безусый и с большими испуганными глазами. Не мудрствуя лукаво, боярин ударил рогатиной в середину его щита, одновременно принимая своим его копье и отбрасывая по касательной в сторону. Неопытный мальчишка щит держал поперек седла, не отбиваясь, а прикрываясь им. Естественно, дерево не выдержало удара, помноженного на скорость и вес закованного в латы воина, его боевого коня, и просто раскололось поперек, а рогатина пошла дальше, нанизав на себя человека, словно вязальная спица – шерстяной клубок. Илья Федотович опустил рогатину, стряхивая с нее падающее мертвое тело, снова поднял, метясь в грудь ногайца с морщинистым лицом. Копья столкнулись, взаимно парируя удары, всадники грохнули щитами – и разъехались на встречных направлениях, так и не сумев лишить друг друга жизни. Умильный нацелил рогатину в следующего врага, удачно принял на щит его пику – но сам промахнулся, и наконечник вошел под седло, в тело татарского коня. Отдача едва не вывернула руку – боярин бросил копье, выдернул саблю, ударил окантовкой своего щита в низ татарского – верхний край качнулся наружу, приоткрывая щель, и Умильный наугад ткнул туда саблей, разъехался с этим татарином, скрестил сабли с другим, в островерхом шлеме, похожим на шелом, но подбитым по краю горностаем. Рубанул раз, другой – но под клинком все время оказывался обитый черной кожей круглый щит. Ногаец попытался подколоть витязя сбоку, округ щита – но удар пришелся в прочную пластину зерцала. Наступательный разбег выдохся, кованая рать завязла в татарской массе, остановилась, и боярин теперь бился только с одним врагом, вынужденный или убить его, или погибнуть. И в этот момент позади, за спиной, послышалось залихватское посвистывание, улюлюканье, радостный вой атакующей татарской конницы, и ногаец зловеще улыбнулся.
Аримхан был отважен, а не глуп, и потому заставил своих нукеров не просто спрятаться за лесом, а спешиться и, придерживая коней, уйти под деревья. Так, чтобы случайный враг, заехавший слишком далеко и случайно заглянувший за островок березняка, перемешанного с тополями и осиной, не разглядел ничего, кроме серых стволов и колышущейся листвы. И только когда со стороны обоза донесся яростный вопль атакующей русской конницы, лязг сабель, стуки столкнувшихся щитов, он приказал подниматься в седло.
