прискакал…».
Андрей отпустил подпругу коню, хлопнул его по крупу, отпуская гулять, а когда снова повернулся к лагерю, то перед ним стоял старый башкирец, в серой войлочной шапке с узкими, разрезанными спереди полями и подбитом соболем длиннополом кафтане с рубиновыми пуговицами.
– Да прибудет с нами милость богов, Нинутра. Не оставь нас своей силой и милостью.
Старик достал из-за пазухи шелковый сверток, развернул ткань, оказавшуюся платком, продемонстрировал монисто из мелких серебряных монет, снова свернул и положил к ногам сержанта. Его место занял более молодой воин в новеньком атласном халате, одетом поверх еще одного, бархатного. Этот осторожно положил рядом со свертком серебряную пиалу, сыпанул в нее горсть монет. Следующий поднес узорчатый черепаховый гребень с золотыми вставками, потом Андрею отдали покрытый тонкой чеканкой кувшин, большой поднос, сплетенную из тонких золотых нитей сеточку, унизанную жемчужинами. Степняки выстроились к Матяху в длинную очередь, которая быстро двигалась. Кто просил о милости, кто-то просто отдавал подарок. Куча подношений быстро росла, а веселье в лагере начало разгораться с новой силой.
Последним в череде оказался Илья Федотович. Он ничего не подарил, а только крепко обнял на глазах у всех.
– Я рад, что ты цел, служивый, – и шепнул на ухо: – Башкорты сочли тебя Богом войны своих предков.
– Надеюсь, они не собираются сделать из меня чучело и поставить в храме?
– Анвар-бей приглашает тебя к своему дастархан, – боярин закрутил головой и окликнул ближнего холопа: – Эй, Прохор! Возьми суму, собери подарки нашего боярина. И смотри, чтобы ничего не потерялось!
Хозяин башкирского кочевья сидел, естественно, на дорогом самаркандском ковре, перед ним красовались блюда с сушеными фруктами, кусками мяса, крупяными осколками сахара. Рядом темнел солидный бочонок с кумысом. Наверняка из добычи, с собой башкирцы кислого молока не везли.
– Рад видеть тебя, достопочтенный гость, – бей навстречу не встал, но приложил руку к груди и низко, уважительно поклонился. – Теперь я понимаю истоки твоей мудрости. А тело твое внушает почтение, неся следы тысяч сражений и стычек…
Андрей с присущей ему скромностью не стал уточнять, что все эти порезы на плечах и руках татары устроили ему на протяжении всего лишь одной не очень удачной схватки. Он зачерпнул приготовленной фаянсовой[99] пиалой кумыс, выпил, зачерпнул еще, осушил чашу, а уже с третьей присел на ковер и ухватил сразу пару ломтей сочного жареного мяса.
– Велик Аллах, и милость его к правоверным бесконечна, – закончил свою мысль хозяин кочевья. – Бог принес нам победу, и да не отвернет он от нас своего пресветлого лика в дальнейшем.
– Бога славят за победу, – перевел Матях.
– Слава Господу нашему, Иисусу Христу, – согласился Илья Федотович, усаживаясь на ковер напротив степняка, отпил кумыса и продолжил: – Отвага башкортских воинов и их бея велика, велик и их вклад в победу. Думаю, будет справедливо, если они заберут себе весь скот, который имелся у Исанбетского рода, и коней их, что шли рядом с обозом и остались в степи. А мы милостью Божией потихоньку тронемся с обозом к родному дому.
– Милостью Аллаха, снизошедшего к защищающим обездоленных русским воинам, ваша дорога должна быть покойна и ровна. Но не будет справедливости, коли вы вернетесь назад с пустыми руками, без взятого на копье скота и конских табунов. Я так мыслю, вы имеете полное право на половину всего скота. А это барахло, – пренебрежительно махнул рукой бей. – Это барахло мы тоже поделим пополам, дабы никто не затаил обиды, полон поделим…
«Так вот оно в чем дело! – внезапно сообразил Андрей. – Вот откуда взялся вчера такой великорусский патриотизм у потомственного кочевника! Он просто учуял возможность грабануть слишком сильного и незваного соседа. Они с Умильным вошли в долю, и теперь добычу делят».
Пока что позиции степняка выглядели предпочтительнее. Чтобы честно поделить татарский скот, его сперва нужно собрать по окрестным угодьям. А то, что русский воевода, имея на руках много раненых, не может ждать, понятно и младенцу. Предлагая на первый взгляд честную сделку «все пополам», Анвар-бей просто вынуждает русских бросить изрядную часть добычи – тот самый пасущийся по окрестностям скот.
– Полон делить нельзя! – жестко ответил Умильный. – То братья наши, христиане, в рабство жестокое угнанные. Они не добыча, они отныне снова свободные смерды.
– Русский полон будет свободен, – согласился бей. – Коли Аллах пожелал обрушить свой гнев на их хозяев, не нам, смертным нарушать его волю. Но ногайских пленниц и татарчат малых отпускать ни к чему. Они должны нести кару за жадность своего рода, за грабежи земель русских и вытаптывание чужих пастбищ. Отпустить их, значит нарушить предначертание Аллаха и вызвать на себя его гнев.
– Пополам! – немедленно согласился боярин, запив ответ кумысом. Андрей, уставший переводить длинные витиеватые фразы, последовал его примеру. Нахмурившийся степняк тоже выпил. Позиции подравнялись: оба понимали, что татарчата кочевнику ни к чему. Их в степи не удержать – прыгнет на коня, что пасутся окрест сотнями, да и умчится по широкой степи к родичам из иных родов.
– Я отдам тебе детей, а ты… – предпринял было наивную попытку Анвар-бей, но Илья Федотович сразу закачал головой: уж коли пополам, так все пополам. Чтобы обид не осталось.
В задумчивости мужчины взялись за еду, прихлебывая кислое молоко и закусывая его мясом. После пятой выпитой пиалы Андрей почувствовал, как в голове у него зашумело, а мысли стали мягкими и тягучими, как у «горячего эстонского парня».
«Ничего себе кефир…» – подумал он, и зачерпнул себе еще.
– Анвар-бей храбр, его род велик и с каждым годом становится все более многочисленным, – вкрадчиво начал Илья Федотович. – Мыслю я, ему понадобятся многие новые юрты. Я предлагаю твоему роду, мой друг, взять себе из добычи все шатры, всех лошадей и весь скот, а я заберу остальной обоз и всех пленников.
– Чтобы мой род стал многочисленным, моим нукерам потребуется много женщин, – расплылся в улыбке степняк. – Я возьму шатры, лошадей, скот и пленниц, а ты уведешь с собой детей.
