Мы знаем, что он там был. Вопрос в другом: что это значит? – Аналитик повернулся к остальным: – Что- нибудь новое есть?
– Возникли кое-какие проблемы с допуском, – осторожно ответила Эбигейл.
– Проблемы с допуском? – Закхейм не верил своим ушам. – Мы кто, писаки из «Вашингтон пост»? Какие могут быть проблемы с допуском? Чушь! – Он посмотрел на Уэкслера: – Что у вас? Получили информацию по Фентону?
Аналитик пожал плечами.
– Файлы Фентона закрыты. Похоже, требуется специальный допуск. – Он метнул взгляд в сторону Рансимана.
– Объясните. – Закхейм обратился непосредственно к Рансиману. Бюрократическая логика подсказывала, что заместитель начальника отдела либо уперся в те же барьеры, либо сам же их и установил.
– Данный вопрос отношения к расследованию не имеет, – твердо ответил Рансиман. Его костюм из темно-серой фланели в приглушенную клетку выглядел дорогим даже в тусклом свете флуоресцентных ламп.
– Не имеет отношения? – Закхейм едва не поперхнулся. – А разве не мы должны это решать? Черт возьми, Фрэнк! Вы же сами попросили меня заняться расследованием. Вы привлекли в группу всех наших асов, а теперь вдруг вы же не даете нам делать свою работу?
На лице Рансимана не дрогнул ни один мускул, но взгляд приковал Закхейма к месту.
– Мы уже собрали достаточно фактов. Эта стадия расследования завершена. Теперь ваша работа заключается в том, чтобы добиться исполнения уже согласованного решения. Не разговоры разговаривать, не рассуждать по поводу и не в архивах копаться. Когда задача поставлена, ваше дело – обеспечить ее решение. Предоставить оперативную поддержку, в том числе информационную, нашим агентам, чтобы они смогли выполнить то, что мы им поручили.
– Но у нас ведь вырисовывается другая картина. Мы…
– Картина? – с нескрываемым пренебрежением перебил его Рансиман. – Наше дело, Итан, стереть этого мерзавца, чтобы
Париж
Полчаса спустя оперативник и аудитор встретились уже в отеле «Сторбридж», куда прибыли порознь. Выбирая его, Кастон руководствовался, по-видимому, тем, что «Сторбридж» принадлежал к одной из американских гостиничных сетей. Стараясь по мере возможности надежнее изолировать себя от местной среды, он поселился в большом по парижским стандартам, но при этом совершенно невзрачном, напоминающем офис номере. Такой же отель мог быть где-нибудь в Форт-Уорте. Усадив гостя в обтянутое горчичного цвета вельветом кресло, хозяин первым делом сложил бумаги на маленьком, «под дерево», дешевом столике с необоснованными претензиями на роскошь.
Кастон задал Эмблеру несколько сухих, протокольных вопросов относительно того, чем тот занимался после Пэрриш-Айленда, и получил такие же сухие, протокольные ответы.
– Весьма необычное… состояние, – заметил Кастон. – Я говорю о вас. Вас как будто стерли. Человек, наделенный способностью сочувствовать, сказал бы, наверное, что вы испытали эмоциональное потрясение. Что-то вроде весьма необычного кризиса самоидентификации.
– Кризис самоидентификации? – усмехнулся Эмблер. – Перестаньте. Когда какой-нибудь программист забирается в глиняную хижину где-нибудь в Нью-Мексико и запоем читает Карлоса Кастанеду – вот это кризис самоидентификации. Когда директор компании из списка «Форчун 500» бросает работу и начинает продавать вегетарианские оладьи – это кризис самоидентификации. У нас кое-что другое, согласны?
Кастон неуверенно пожал плечами.
– Послушайте, в последние дни я только тем и занимался, что собирал информацию. Я знаю, чем вы занимались в Подразделении политической стабильности. По крайней мере, у меня есть ваш послужной список. – Он протянул Эмблеру несколько сколотых скрепкой страничек.
Оперативник пролистал их со странным чувством: пот, кровь и слезы его трудов трансформировались в сухие выводы, малопонятные аббревиатуры и усеченные формулировки. Его наполнило гнетущее ощущение пустоты. Двадцать лет жизни были отданы делу, о котором подавляющее большинство граждан не имели ни малейшего представления. Тайный героизм и полная безвестность. Как и многие другие, он купился на обещание: «Деяния ваши, пусть и скрытые, могут изменить мир. Вы – невидимая рука истории».
А если это все иллюзия? А если жизнь в тени – жизнь, ради которой пришлось пожертвовать тесными человеческими узами, тем, что и составляет смысл жизни, – прошла впустую, бесполезно, без каких-либо реально значимых последствий?
Кастон перехватил его взгляд.
– Сосредоточьтесь, хорошо? Если заметите что-то сомнительное, дайте мне знать.
Эмблер кивнул.
– Итак, профиль вырисовывается довольно ясно: вы обладаете необычайной способностью к «аффективной инференции». То есть можете распознавать малейшие проявления эмоциональности. Вас называют «живым полиграфом». Это повышает вашу ценность как оперативного агента. Вы начинаете карьеру в Отделе консульских операций и вскоре переходите в Подразделение политической стабилизации. Занимаетесь самыми разными делами. Вас используют везде, где считают нужным. – Кастон даже не пытался скрыть неприязни. – Потом вы получаете задание на Тайване. Отправляетесь в Чжаньхуа. Успешно его выполняете, если судить по имеющимся отчетам. И после этого исчезаете. Почему? Что случилось?
Не сводя с Кастона глаз, Эмблер коротко рассказал ему свою историю.
Некоторое время Кастон молчал, но взгляд его становился все жестче.
– Расскажите подробно, что именно случилось в тот вечер, когда вас забрали. Все, что вы сказали… все, что вам сказали… Постарайтесь вспомнить все… и всех, кого видели.
– Извините, но я не могу. – Голос дрогнул. – Не помню. Лорел говорит, что это последствие ретроградной амнезии.
– И все равно это должно быть где-то в голове. Разве не так?
– Не знаю. В какой-то момент жизнь как будто оборвалась… остались только клочки.
– Потерянный уик-энд.
– Только в другом масштабе.
– Может, вы просто не очень стараетесь, – проворчал аудитор.
– Черт бы вас побрал, Кастон! Я потерял
Кастон прищурился.
– Получается шесть лет.
– Вот что, если когда-нибудь надумаете кому-то помочь, не надо, ладно? Вы понятия не имеете, через что я прошел…
– Вы тоже. Именно это я и стараюсь выяснить. Так что поберегите нытье для тех, кто притворяется, что им есть до вас дело.
– Вы не понимаете. Я пытаюсь вспомнить, но там ничего. Ясно вам? Ничего. Картинки нет – пустой экран. Только «снег». – На него вдруг накатила волна усталости. Полного изнеможения. Не было сил разговаривать. Не было сил думать.
Эмблер поднялся, лег на кровать и уставился в потолок.
Кастон хмыкнул.
– К черту картинку. Начнем с мелких деталей. Как вы возвращались с Тайваня?
– Понятия не имею.
– Каким видом транспорта?
– Будьте вы прокляты, я же сказал, что не помню! – взорвался Эмблер.
В висках запульсировала боль. Он приказал себе успокоиться, восстановить нормальный ритм дыхания.
– Проваливайте… слышите?
– Каким видом транспорта? – упрямо повторил Кастон. В голосе его не было и нотки сочувствия, только раздражение.
